Битва за рай

- Моя дорогая, неужели ты так до сих пор и не уяснила, что в Пантеоне всем на всех наплевать? Пока творцы не поймут, что жизни каждого из них - каждого! - стоят под угрозой и в любой момент могут оборваться, то они ничего не станут предпринимать. Как ты там говорила, наша сила в единстве? - Он рассмеялся. - Бесспорно. Но единства нет! Система уничтожения в Эдеме существовала долгие, долгие годы. Молодые, здоровые люди пропадали десятками, сотнями, тысячами, но на это никто не обращал внимания! Так удобней. Спокойней. В этом сущность людей. И наш общий друг это прекрасно понимает. Чем и пользуется.

- А ты ему помогаешь, - бросила я презрительно, а Шон опять усмехнулся.

- Конечно. А ведь хочу выжить.

Я горько, мстительно усмехнулась.

- Но долго ты так не протянешь. Рано или поздно тебя уничтожат точно так же, как и других. Как бы ты ни выслуживался и какое бы чудо ни сотворил. Просто потому что им нужен эфириус.

Шон поднял подбородок повыше. Довольно улыбнулся и упреждающе погрозил пальцем.

- Ты ведь знаешь, Карина, материализованные фантазии могут достаточно долго существовать в реальном мире без вербального подкрепления. Всё зависит от силы творца. А я очень и очень силён...

В следующий миг он нажал на пульт - и на пяти экранах появились кадры уничтожения моих друзей. Кошмар снова ожил.

- Я зайду позже, чтобы услышать твоё решение. А это, - он указал рукой на экраны, - пока здесь побудет. Для мотивации.

С этими словами Шон развернулся на каблуках и покинул камеру, оставляя меня наедине с жуткими видео. С кадрами, которые выжигали в сердце дыру, сводили с ума и которые я никогда не смогла бы забыть.

Глава 20 Пленница

Шон вернулся через пару часов. Мой ответ остался прежним. Я была уверена, что Штольцберг не станет уничтожать всех знакомых моих друзей: их было слишком много. Максимум - арестует. Если повезёт, то стражи ограничатся обычным допросом. Если нет -детектором лжи, меморисборником. Мне было страшно думать о том, как они их пройдут. Оставалось надеяться на то, что госпожа Мариам хотя бы на этот раз предпримет какие-то меры.

Дориан. Как же я на неё злилась. За то, что обманулась в своём предчувствии и не предупредила ребят об опасности. За то, что, находясь в Пантеоне, не пришла им на помощь. И хотя я разумом понимала, что она не могла так поступить, сердце её ненавидело. Не меньше, чем Шона. Но больше всего я ненавидела себя.

«Даниэль, Макс, Йелло, Тим. Вы умерли. Из-за моей неосмотрительности, глупой надежды, которая заставила увидеть любовь там, где её не было. Простите меня за это».

Но они молчали, а чувство вины причиняло нестерпимую боль, выкручивало внутренности, не меньше, чем оковы суставы. Единственное, что я могла делать в сложившейся ситуации, это всё отрицать, настаивать на своём в надежде сберечь жизни тех, кто был им дорог. И кто дорог мне.

Судя по кадрам из Пантеона, Даниэль не успел ни о чём рассказать Мари и Лизе. Майя с Фредом о нашей связи с бунтовщиками даже не подозревали. Кристина так и вовсе была ни при чём. Незнание служило ключом к их спасению, и я молилась о том, чтобы Штольцберг это тоже заметил и не стал применять к ним жёстких карательных мер.

Время в камере тянулось подобно вечности. И, чтобы не потерять счёт дням, я начала рисовать на стенах полоски. Одна полоска - один прожитый день. Сокращённо - ПД. Окна в моей темнице не было, и я определяла окончание суток по вооружённым охранникам, что приносили еду.

Шон приходил ко мне регулярно. Давил, запугивал, угрожал. Пару раз даже опускал мою голову в корыто с водой. Пытал. Но ничего нового от меня не добился. И две недели спустя на горизонте возникла хоть какая-то определённость. Меня отправили на рудники.

Я так мечтала снова увидеть солнечный свет, вдохнуть свежий воздух, что этому даже обрадовалась. Хотя и понимала: те работы были прямой дорогой на эшафот. Наверное, Штольцберг сумел замять дело с моим исчезновением, с арестом и жестоким уничтожением ребят. Обвинил нас в пособничестве радикалам. Похвастался тем, что избавил либрумцев от угрозы террора. Вряд ли кого-то заинтересовала бы правда.

Всё кончено.

Господин Штейн, начальник рудников, лично встретил меня у центрального входа, над которым висела ненавистная надпись: «Труд освобождает».

- А, госпожа Грант, вы снова с нами. Так быстро, - криво ухмыльнулся он. - Вы нынче у нас опасная преступница... Только освободились и сразу же пустились во все тяжкие, да? Как неосмотрительно.

Я промолчала. С такими людьми лучше вообще не заговаривать.

- Ведите её сразу к Нейману! - скомандовал он. - Остальное потом.

Охранники так и поступили. Доктор окинул меня сочувственным взглядом, едва увидел, бледную, скованную наручниками, с ошейником, подавляющим дар материализации, в отвратительном оранжевом комбинезоне на пороге своего кабинета.

- Карина. - тяжело выдохнул он. - Присаживайтесь.

Господин Нейман осмотрел мои голосовые складки. Розовые, гладкие, мощные. Затем порылся в записях, уточнил, какую дозировку препаратов назначал мне в прошлый раз. И сделал инъекцию, выключавшую голос.