Вечером вместо ужина я побежала в затопленную шахту. Достала обломок кирки и принялась остервенело пилить ошейник. Плевать, на всё плевать! Разломаю его, вытащу Мари, и мы с ней убежим отсюда.
Внезапно моя хватка ослабла, а руки безвольно упали на колени. Прежняя Кара так бы и поступила. Но после прокола с Шоном, я стала тщательней взвешивать свои решения.
Куда нам бежать? Где скрыться от Штольцберга? Бродить по горам без еды и воды с израненной, ослабшей подругой? Без помощи бунтовщиков долго мы так не протянем. Но как они нас найдут? Возможно, мне удастся создать маячок. Авот соратникам нет. Там же аномальная зона! А если мы выйдем за её пределы, нас, вероятнее всего, мигом схватят стражи. Они будут обязаны патрулировать местность. А если ещё и наночип.
Нет, не подходит.
Что ещё? Попросить укрытия в одном из посёлков рабочих на стыке с аномальной зоной? Я знала, что вдали от рудников есть и такие. Тоже не годится. Да, там могли быть родственники наших союзников, может, даже кто-то из них самих. Но их было немного. А если нарваться на кого-то другого. Нас без колебаний сдадут властям!
К тому же, риска слежки никто не отменял. Пострадаем и мы, и другие. Всё та же дилемма: если нам помогут бунтовщики, Штольцберг догадается, что мы связаны, и начнёт арестовывать всех в Пантеоне без разбора.
Дориан этого не допустит. Не должна допустить. Ведь что ценнее: две жизни или десятки, сотни?
После тайных агитационных встреч, после создания конвёртера фантазий я утратила свою значимость. Выполнила отведённую роль, а Сопротивление сможет обойтись и без меня.
Но и те знания, которыми я обладала, представляли для многих угрозу. А значит, меня нужно было либо уничтожить, либо освободить. Второй вариант вписывался в наш с Дориан план. Оставалось терпеть и надеяться на то, что она выполнит своё обещание.
Или придумать что-то получше.
Но в любом случае, следовало действовать лишь когда охрана утратит бдительность.
Я крепко стиснула обух и с ненавистью отбросила его в сторону. Подальше от себя. Разрыдалась. Принятое решение далось слишком тяжело.
Пошатываясь, еле перебирая ногами, я вышла из шахты и поплелась в бараки. Там были охранники. Они потащили меня к доктору, и тот ввёл лекарство включавшее голос. На следующий день, с утра пораньше, они снова пришли за мной. Посадили в телегу и куда-то повезли. Куда именно, я не знала: глаза были завязаны. Но когда всё прекратилось, я догадалась по запаху, что опять оказалась в прежней камере. Запястья снова были разведены и прикованы к стене. А в кромешной тьме глаза ничего не видели.
Внезапно толстая металлическая дверь отворилась, впуская вместе с собой свет. Послышались негромкие размеренные шаги.
- Соскучилась по мне? - тихо спросил Шон, заходя в камеру. - Я презрительно фыркнула, отвернулась. - А я вот скучал...
Он подошёл ко мне вплотную, взял за подбородок, медленно повернул голову к себе.
- Как тебе работа на рудниках? Прочищает сознание?
Я плюнула ему в лицо.
Шон тихонько засмеялся. Достал из нагрудного кармана белоснежный шёлковый платок и вытер лицо.
- Понимаю. Паршиво выглядишь, кстати. - Он неспешно провёл кончиком большого пальца по моим искусанным, потрескавшимся губам, поиграл с ними. - Нет, так не пойдёт. А это что? - Шон нахмурился, заметив раны на моих запястьях. - Наверное, сильно болят. У тебя такая нежная кожа, моя девочка. Ну ничего, это мы сейчас поправим.
Он достал из кармана тюбик с каким-то лекарством, выдавил немного себе на пальцы и осторожно смазал сначала мои губы, потом перешёл к ранам от кандалов на руках. Шон действовал бережно, даже ласково, будто боялся причинить мне лишнюю боль. Это пугало.
- Вот так-то лучше, - довольно протянул он, наблюдая за тем, как воспаление начало проходить. - Первоклассное средство. Мгновенно затягивает раны. Для тебя только самое лучшее. - Шон коснулся губами моего запястья.
Горячее дыхание обожгло кожу, и меня пробила мелкая дрожь. Я напряглась сильнее, стараясь не шевелиться.
Казалось, Шон был не в себе. Его разум был будто бы затуманен, а взгляд голубых глаз сделался мутным, расфокусированным. И я впервые задумалась над тем, а не получал ли он садистского, извращённого удовольствия от того, что творил. Раньше я не замечала за Шоном тяги к насилию. Но что, если он это умело скрывал от меня?
- На ногах, полагаю, то же самое? - хрипло произнёс Шон, опускаясь передо мной на колени.
Я промолчала. Вжалась в стену, ощущая, как ужас с каждой секундой всё сильнее сковывал тело.
Между тем Шон нежно скользнул рукой по моей голени, огладил её, прижался лбом к животу на пару секунд. Затем осторожно приподнял край комбинезона и заботливо смазал раны от кандалов. Сначала на одной ноге, после и на другой. Вместе с его прикосновениями боль исчезала. Но я бы предпочла, чтобы она осталась, лишь бы он не трогал меня.
- Да... Вот так хорошо... Теперь твоя кожа снова прекрасна...
Шон медленно встал в полный рост и посмотрел на меня.