Битва жизни (пер. Кронеберг)

— Отъ самого доктора Джеддлера, сэръ, который, наконецъ, добровольно сообщилъ мн это извстіе. Онъ, — и только онъ одинъ, — зналъ всю истину, уже нсколько лтъ.

— И вы ее знаете? сказалъ Уарденъ.

— Да, сэръ! Знаю даже, что завтра ввечеру разскажутъ все сестр ея. Они общали ей это. А между тмъ, не угодно ли вамъ почтить мои домъ вашимъ пребываніемъ Т Вдь дома васъ не ждутъ. Только, во избжаніе разныхъ затрудненій, въ случа васъ узнаютъ, — хоть вы и очень перемнились, — я самъ, кажется, не узналъ бы васъ, мистеръ Уарденъ, — отобдаемъ лучше здсь, и пойдемъ ввечеру. Здсь очень хорошо можно пообдать, и на вашей земл, мимоходомъ замтить. Я и покойный Краггсъ обдывали тутъ иногда, и всегда оставались довольны. Мистеръ Краггсъ, сэръ, сказалъ Снитчей, зажмуривши глаза на минуту и опять ихъ открывши: — исключенъ изъ списка живыхъ слишкомъ рано.

— Боже сохрани, чтобы я не раздлялъ вашего прискорбія, сказалъ Уарденъ, поведши рукою по лбу: — но я теперь точно во сн. Не могу ничего разсудить ясно. Мистеръ Краггсъ, — да, - мн очень жаль, что мы потеряли мистера Краггса.

Но говоря это, онъ смотрлъ на Клеменси и симпатизировалъ, казалось, съ утшавшимъ ея Бритномъ.

— Мистеръ Краггсъ, сэръ, замтилъ Снитчей: — вроятно нашелъ, что жить и сохранить жизнь не такъ легко, какъ выходило по его теоріи; иначе онъ былъ бы теперь среди насъ. Для меня это большая потеря. Онъ былъ моя правая рука, правая нога, правое ухо, правый глазъ. Безъ него я калка. Онъ завщалъ свою часть въ нашей Компаніи мистриссъ Краггсъ, подъ вдніемъ ея кураторовъ, опекуновъ и душеприкащиковъ. Фирма хранитъ его имя и до сихъ поръ. Я, какъ дитя, стараюсь иногда уврить себя, что онъ еще живъ. Замтьте, я говорю за себя и Краггса, — покойнаго, сэръ, — покойнаго, сказалъ чувствительный адвокатъ, развертывая носовой платокъ.

Мейкль Уарденъ, наблюдавшій все это время Клеменси, обратился къ Снитчею, когда тотъ замолчалъ, и шепнулъ ему что-то на ухо.

— А, бдняжка! сказалъ Снитчей, качая головою. — Да, она была очень предана Мери. Она была отъ нея просто безъ ума. Милая Мери! бдная Мери! — Утшьтесь, мистриссъ, — теперь вы замужемъ, какъ вамъ извстно, Клеменси.

Клеменси только вздохнула и покачала головой.

— Подождите до завтра, ласково сказалъ ей адвокатъ.

— Завтрашній день, не воскреситъ мертвыхъ, мистеръ, отвчала Клеменси, всхлипывая.

— Конечно, нтъ; иначе онъ воскресилъ бы мистера Краггса, продолжалъ адвокатъ. — Но онъ можетъ принести съ собою кое-что отрадное, можетъ принести утшеніе. Подождите до завтра!

И Клеменси согласилась съ книгъ, пожавши его руку. Бритнъ, котораго отчаяніе жены (это обстоятельство было для всего не легче петли) едва не уничтожило, одобрилъ это мнніе. Снитчей и Уарденъ вошли на верхъ и скоро завязали тамъ разговоръ, но такъ осторожно, что говора ихъ ршительно не было слышно въ кухн за стукомъ блюдъ и тарелокъ, шипніемъ сковороды, ворчаніемъ кострюль, монотоннымъ вальсомъ вертла — къ ужаснымъ взвизгиваніемъ при каждомъ оборот, - и за другими приготовленіями къ ихъ обду.

Слдующій день былъ ясенъ и тихъ; нигд осень не пестрла такими очаровательными красками, какъ въ саду доктора. Снгъ многихъ зимъ стаялъ съ этой почвы и прошумли листья многихъ лтъ, съ тхъ поръ, какъ бжала Мери. Опять зазеленли надъ дверьми каприфоліи, деревья бросали на траву мягкую дрожащую тнь, ландшафтъ былъ спокоенъ и свтелъ по прежнему. Но гд же была она?

Не здсь, не здсь. Странно было бы видть ее теперь въ этомъ старомъ дом, какъ странно было, въ первое время, видть этотъ домъ безъ нея. Но въ домашнемъ уголку сидла женщина, сердце которой не разставалось съ Мери; Мери жида въ ея врной памяти неизмнная, юная, полная надеждъ; ее никто не замнилъ въ этомъ сердц; а оно принадлежало теперь матери: возл вся играла малютка дочь, — и имя Мери дрожало на нжныхъ губахъ матери.

Отсутствующая Мери какъ будто жила во взор Граціи, сидвшей съ мужемъ въ саду, въ день своей свадьбы, въ день рожденія его и Мери.

Онъ не сдлался великимъ человкомъ, не разбогатлъ, не забылъ друзей и лта юности, — онъ не оправдалъ ни одного изъ предсказаній доктора. Но терпливо посщая хижины бдныхъ, проводя ночи у изголовья больного, ежедневно творя добро и разсыпая ласки, эти цвты на глухой тропинк жизни, которые не вянутъ подъ тяжелою ногою бдности, но встаютъ съ эластическою силою и украшаютъ путь ея, — онъ съ каждымъ годомъ все больше и больше убждался въ своемъ старомъ врованіи. Образъ его жизни, тихій и уединенный, показалъ ему, что люди и теперь еще, какъ и старое время, бесдуютъ съ ангелами и, сами того не зная, — и что самые невзрачные, даже самые безобразные и покрытые рубищемъ, просвтляются, такъ сказать, горемъ и несчастіемъ и внчаются ореоломъ бдствія.

Жизнь его была полезне на измнившемся пол битвы, чмъ если бы онъ неутомимо бросился на боле блестящее поприще; и здсь онъ былъ счастливъ съ своею женою, Граціею.

А Мери? Неужели онъ забылъ ней?

Они разговаривали о ночи бгства.