Замысловатое завершение спектра революционных действий происходило, как вы догадываетесь, в том числе и за накрытым столом. В предшествующий период особую роль сыграли две главные фигуры: граф Оноре Габриэль Рикети де Мирабо (1749–1791), опальный аристократ, возобновивший политическую карьеру в качестве переговорщика между королем и революционерами, и Чарльз Морис де Талейран-Перигор (1754–1838), епископ и советник Людовика XVI (а позднее Наполеона, Людовика XVIII и Луи-Филиппа). После штурма Бастилии в 1789 году Людовик XVI сосредоточил усилия на том, чтобы спасти собственную власть от полного краха. По следам большого приёма, на котором Мирабо привёл в ужас дам и слуг грубыми манерами и неуемным аппетитом, сторонники короля устроили частную вечеринку, где попытались переманить графа на свою сторону. Попытка, как показывает история, увенчалась успехом, и к 1790 году Мирабо, изображая революционера, одновременно работал на корону и Австрию. Прагматичный и циничный Талейран, один из известнейших политических манипуляторов, не мог не видеть предначертанное. И, пока Мирабо пытался набить карманы, выстраивая центральную ось между полным разрушением страны и сохранением монархии, Талейран готовился к более экстремальным действиям. Вместе они посещали бесчисленные вечеринки, где тестировали убеждения друг друга и опробовали риторику. А потом, кажется, ход сделал Талейран. В завершение одного продолжительного застолья с четырьмя другими участниками, имевшего место в ресторане Robert's на Пале-Рояль, Талейран услужливо велел подать кофе и шоколад – весьма полезные для пищеварения Мирабо. Сразу после этого Мирабо умер.
Жан Гюбер
Словно подчёркивая, что званый ужин – это по-прежнему инструмент, используемый властями предержащими для усиления и увековечивания собственного влияния на прочую часть человечества, сам Наполеон встретил Жозефину де Богарне на вечеринке, которую в 1795 году устроил её тогдашний любовник, руководитель Директории Поль Баррас, стремившийся привлечь Наполеона для борьбы с контрреволюционерами. В волне террора и десятилетних потрясениях, захлестнувших Францию на пути от монархии к республике, виноват этот светский раут?
Гравюра и офорт, с картины Жана Батиста Удри «Ужин Парижской аристократии» (1756).
Один персонаж отважно пытался сломать традицию званых ужинов прежде, чем она приведёт к упомянутым бедам. Так же, как садизм маркиза де Сада по сути был попыткой разрушить католическую церковь и всё, что стояло за ней, усилия нашего господина были направлены на искоренение обычая, который, подобно церкви, впился в народ Франции острыми когтями. В 1783 году адвокат Александр Бальтазар Лоран Гримо де Ла Реньер устроил фальшивые поминки, на которых семнадцать гостей оказались запертыми в доме, а триста зрителей могли наблюдать за ними с балконов. Этот намеренно тревожный и неприятный ужин превратился в акт насилия: гостей, остававшихся в заложниках до утра, принудительно потчевали разнообразными блюдами (каждое из которых якобы содержало свинину). Спустя почти двести лет к той же теме насилия и деградации, проявлявшихся во время ужина, с целенаправленностью, которой Гримо де Ла Реньер мог бы гордиться, обратился великий режиссёр Луис Бунюэль. Бессмысленный буржуазный ужин, который никак не может начаться («Скромное обаяние буржуазии», 1972), ужин как постфашистский ад, где участники попадают в ловушку и цивилизованность слезает с них слой за слоем («Ангел-истребитель», 1962), ужин, вывернутый наизнанку и превращённый в элегантную дефекацию («Призрак свободы», 1972), – всё это даёт повод думать, что изменяются только обстоятельства, а ужасы постоянны.
Реклама отеля и ресторана Savoy (ок. 1900).
Столовая, Дубовая гостиная. Отель Metropole, Лондон (1901).