Бюро расследования судеб

– Вы хотите опять открыть дело? У вас появились новые сведения?

– Так сказать было бы еще рановато. Его мать погибла в Равенсбрюке.

– Ее депортировали как участницу Сопротивления?

– Априори нет. Я не знаю, почему немецкая полиция ее арестовала.

– Может быть, они просто от нее избавились, – предполагает Сильке Бауэр.

– А как следователи обнаружили программу по германизации?

– В самом начале это было на уровне упорных слухов. Детей, подходивших под «правильные расовые критерии», нацисты могли похищать в оккупированных странах, чтобы передавать их на воспитание в немецкие семьи. Это как в сказках про страшного великана… А потом тысячи детских фотографий стекались из стран Восточной Европы и Балтии, и пришлось признать очевидность. Сегодня предполагаемое количество похищенных детей – около двухсот тысяч.

– Двести тысяч! – восклицает Ирен.

– Головокружительная цифра, правда? Гиммлер приказал войскам СС увозить «чистую кровь» отовсюду, где она могла найтись. Они разыскивали детей от двух до двенадцати лет с признаками истинных арийцев. Потом привлекли на помощь нацистских санитарок, которых называли «темные сестры», и хватали мальчишек и девчонок в школах, сиротских приютах, иногда прямо на улицах.

Ирен вдруг захватывает картина: Вита идет по заснеженному тротуару. Маленький Кароль, белокурый и смеющийся, бежит рядом. Она строго выговаривает ему: не следует бегать так близко к дороге. Черный «Траксьон Аван» притормаживает в нескольких метрах от них, из него выходит санитарка. Она улыбается малышу, спрашивает, сколько ему лет, гладит его по головке. Вита берет ребенка на руки. Женщина оборачивается к машине и делает знак головой. Из нее сразу же выскакивают два эсэсовца, они вырывают ребенка из объятий матери. Она отчаянно сопротивляется, прижимая его к себе, вопит. Они бьют ее, бегут обратно к машине, передают мальчика санитарке и быстро уезжают.

Она никогда не узнает, так ли это было на самом деле.

– Кто они были, это темные сестры? – шепотом спрашивает она.

– Ревностные нацистки, волонтерки «восточной службы». Они выслеживали детей и заговаривали зубы матерям – что те должны пройти медицинские обследования. Если это не срабатывало, рядом всегда был спецотряд СС.

– И детей сразу же переправляли в Германию?

– Сперва их показывали «экспертам по расовому вопросу», которые скрупулезно исследовали все их показатели: расстояние между глаз, форму носа, пропорции тела, поиск родимых пятен, возможных заболеваний или генетических пороков… Тех, кого признавали негодными быть арийцами, возвращали или отправляли в лагеря на принудительные работы. Других увозили в специальные центры на «перевоспитание». Несколько таких работало в Польше. Там из них готовили маленьких немцев. Если им случалось заговорить на родном языке, их сурово наказывали. Самых юных поручали общежитиям Лебенсборна[25], чтобы потом их принимали в семьи нацистов. Остальные поступали на службу рейху.

Ирен впечатляет педантичная отлаженность процесса. Эта цепочка ответственных функционеров, где каждый, от грубых эсэсовцев до санитарок и заблудших врачей, играет свою роль, не задавая себе никаких вопросов, всецело поглощенный выполнением задачи. Все убеждены, что действуют во благо этих детей. Они не крадут их. Нет, они возвращают им их истинную судьбу.

Поскольку Гиммлер приказал уничтожить следы преступлений, гражданский статус похищенных систематически подвергался фальсификации, что затрудняло работу следователей. У подростков могли быть свои воспоминания, хотя самые юные успели забыть и своих родителей, и родной язык. Они уже не узнавали тех фотографий, где были сняты во младенчестве, – а если и помнили, то так смутно, что это не могло служить доказательствами.

В первое послевоенное время военные власти союзников дали разрешение разыскивавшим детей досматривать немецкие семьи в том случае, если возникало сомнение в законности удочерения или усыновления. Объявления напоминали населению: они обязаны отвечать на любые вопросы. Немцы ненавидели этих иностранцев, вторгавшихся в их личное пространство. Грозный ореол окружал англичанок или американок, нежданно являвшихся с плитками шоколада и наигранным простодушием. Предчувствие близкого несчастья, новых несправедливостей после бомбардировок, изнасилований, обнищания. Бывало, что заявившийся гость говорил и по-немецки. Семьи делили с ним свой скудный паек, атмосферу разряжали пиво и шнапс. Тогда вспоминали, какие тяжелые были времена, говорили о руинах, среди которых приходилось играть детям. Наступал момент, когда родители расслаблялись и соглашались поговорить о малыше. Он вернул отцу способность улыбаться. Ребятишки – это жизнь, она перевесит любые трудности.