Бюро расследования судеб

– Полтора часа мы их убаюкиваем, они ненадолго засыпают, а потом просыпаются и голосят. Это посреди ночи, и я не могу снова заснуть. Думаю о потеплении климата, вымирании видов, выборах Трампа… Обмозговав все как следует, я предпочитаю, чтобы близнецы бодрствовали в полное удовольствие с двадцати одного до двух ночи.

– Иди сделай себе еще кофейку, – говорит она с сочувствием.

Они потягивают пойло с послевкусием супового порошка, изучая психоделические блики, которые солнце рисует на гобеленах в коридоре.

– Ну а как дела с твоим расследованием?

Уже несколько недель Хеннинг ищет след с обручальным кольцом, на которое нанесена гравировка кириллицей.

– Кольцо принадлежало одному болгарскому заключенному, – отвечает он. – Он умер в медсанчасти в Дахау. Думаю съездить навестить его дочь в Габрово, в центральную Болгарию. Надо проверить кое-какие сведения, переданные Красным Крестом, прежде чем ей написать.

В принципе, Хеннинг должен предложить родственнице самой приехать в Бад-Арользен или послать ей предмет почтой, но ему нравится мысль взять несколько дней командировки, чтобы побывать там лично.

– С виду вполне прелестное местечко, я посмотрел: город прямо-таки жмется к Балканским горам. Но увы, если я оставлю жену одну с близнецами, она бросит меня.

– Бери ее с собой. Малышей оставьте под дверью твоих родителей, а сами нежданно-негаданно умчитесь, как вихрь!

Взгляд у Хеннинга рассеянный, но, кажется, в нем мелькает искушение так и сделать.

– А от Виты нет новостей? – спрашивает он так, словно само собой разумеется ждать известий от женщины, умершей семьдесят один год назад.

Ирен показывает ему фотографии из Аушвица, а еще фотку с сыном.

– Какая трагедия, – тихо бормочет он. – А какой-нибудь след мальчонки у тебя есть?

Она обзвонила нескольких человек, с которыми встречалась Сильке Бауэр, когда писала книгу. Одна в прошлом году умерла. Другая после войны работала в центре для беспризорников. Она помнит малышей, насильно вырванных из приемных семей, и они ночи напролет плакали, снова начинали мочиться в постель. Она стала сомневаться в обоснованности их миссии. Поляки там были, да. Фамилий она уже не помнила, это было так давно, да ведь в любом случае имена у них всех были немецкие. Одного малыша возвратили его биологической матери, жившей где-то под Данцигом. Через несколько дней он сбежал и разыскал приемную мать. «Такие истории – просто горе горькое, – заключила она. – В конце концов сочли за лучшее оставлять их на месте, если им там было хорошо. Но Петр с этим не согласился. Он все вверх дном переворачивал, только чтобы разыскать родителей малышей». А это кто такой? Петр Валиньский. Поляк, помогавший союзническим организациям на месте. Упертый до невозможности. Те же эпитеты слышит она и от последней собеседницы, с которой накануне созвонилась, – та живет в лондонском районе Челси. Эту воспоминание об «ах, это о том неутомимом зануде» позабавило. Его от души ненавидели и американские военные, и немецкие организации по защите детства. Петр не давал убаюкать себя обещаниями, он не оставлял попыток добиться своего. Они прозвали его «Bull» – «Бык». Он сопоставлял разные свидетельства, сам вскрывал обильную корреспонденцию, ежедневно приходившую в центральный офис организаций союзнической помощи. Очень скоро доверять ему самые щекотливые дела вошло в привычку.

– Бык. Вот бы тебе кого, – резюмирует Хеннинг.

– Он уехал в Штаты. Скорее всего, уже умер, – вздыхает Ирен.

Хеннинг с сомнением качает головой; как знать, настырные злыдни много знают и долго живут.

Через пару дней Ирен дарит ему предмет в форме раковины:

– Подключаешь ее в спальне близнецов, и они засыпают под шум моря, пение китов, посвист ветра в бамбуковой роще. Есть даже звуки материнской утробы. Я испробовала, действует гипнотически.

– Где ты разыскала это чудо?

– В Геттингене.

– Благодетельница моя. А у меня для тебя тоже есть сюрприз.

Он протягивает ей почтовую открытку с изображением Золотого моста в лучах заходящего солнца. На обороте несколько слов размашистым почерком:

«Всем моим друзьям по Чайлд Черч Бранч, с дружеским приветом из Сан-Франциско, где пологие улочки ведут мое сердце и мысли прямо к вам. Я живу в небольшом красном доме с видом на крыши. Жду вас.

С наилучшими воспоминаниями, Bull».

Открытка отправлена 11 апреля 1965 года, и адрес есть.