Бюро расследования судеб

– Я этим не горжусь. Такое случалось частенько. Они закрыли часть дел, особенно если детишки были из восточных стран. Вот поэтому я и начал все записывать. Имена, даты. Я говорил себе: кто-нибудь из них в один прекрасный день придет и постучит ко мне в дом. Я часто думаю об этом. Задаю себе вопрос, что с ними сталось. А малыш Карл – было видно, что он хороший мальчик. Вы сейчас скажете мне: его хотя бы любили. Так и есть. Но вы-то, вы сами, как считаете – можно качать права на отравленной кровью земле? Думаете, любви хватит, чтобы искупить преступление и ложь? Я вот думаю, что все рано или поздно рухнет. Хорошо, если ошибаюсь. Вы поедете его разыскивать?

– Благодаря вам у меня есть первый настоящий след. Продиктуете мне его тогдашний адрес?

В ежедневнике она записывает: Карл Винтер. Приемный сын Отто и Ирмы Винтер. В 1949-м жил в Мюнхене. Дом номер 11 по Розенштрассе.

Ханно

Он как будто изменился; это ее тревожит. Что-то почти неуловимое, прибавилось уверенности в себе. Малышом он поглядывал на нее с уморительным простодушием. Предлагал вложить свои карманные деньги в покупку нового обогревателя, беспокоился о ее планах, когда сам уезжал к отцу. Он не был уверен, что она сможет без него выжить. Даже сегодня она замечает, что его нежность скорее похожа на щепетильность. Она предпочла бы, чтобы так не было, чтобы он был посвободнее. Никогда не собиралась внушать ему чувство, будто ее жизни не существует вне его жизни, даже если, говоря по правде, очень долго именно так и было.

В первые годы после развода ей было больно, что он то и дело переезжает. Как будто своего дома у него нигде не было, только бесконечная дорога. Это чувство вины добавлялось к другому – за то, что она сама разрушила свой брак. Она устраивала праздничные ритуалы, участвовала в школьных экскурсиях, организовывала утомительные дни рождения, проявляла буйную энергию, стараясь быть хорошей матерью. Очень скоро они приняли в свой круг – или скорей уж наоборот? – семью Глэзер, и Ирен стала чувствовать себя не такой одинокой и разбитой. В те уик-энды, что Ханно проводил у отца, она снова наслаждалась тем, что засыпала с рассветом, часами болтала по телефону, читала в пижаме у камина. Принимала приглашения поужинать или пропустить по стаканчику, было несколько совсем непродолжительных связей. Она покровительствовала сыну и соблюдала хрупкое равновесие их отношений. Ханно знал лишь одного из ее любовников и ненавидел его, отвечая на его попытки заигрывания прусской мрачной холодностью. В итоге никто из них особо не настаивал, чтобы она представила их друг другу. Это сподвигло ее разграничить свою жизнь. Больше не рисковать, влюбившись в кого-нибудь не из своей тусовки.

Работа держала ее, словно второй позвоночник, вселяя веру в себя и придавая определенный вес. Теперь, когда Ханно жил в Геттингене, ей становилось все труднее отключаться. Искать, нащупывать истертые следы – все это страстно увлекает ее, и прочим составляющим жизни трудно соперничать с этим. Ханно иногда ревнует ее к работе. Но в ближайшие выходные она целиком принадлежит ему. Неделями, зарывшись носом в свои расследования, она предвкушает радость вновь повидаться с сыном.

Долго проходив по лесу, они греются, лакомясь глинтвейном на рождественском базаре. В воздухе плывут запахи корицы, пива и сосисок-гриль.

– И когда ты в итоге уезжаешь? – спрашивает Ханно.

Ее ответа не слышно из-за громкого хохота где-то рядом. Она повторяет:

– В первую неделю каникул!

– Мрачно как-то одной туда ехать. Хочешь, я с тобой?

В его голосе так мало уверенности, что она от души смеется. Польша для него – это Аушвиц, в котором он один раз побывал вместе с классом и второй раз – с ней. Это было два года назад, в ноябре. Посетив лагерь, они несколько дней провели в Кракове. Но Ханно помнит только смог – выбросы затмевали красоту памятников, утонченную роскошь архитектуры. Желтый туман отравил весь город зловонием, так что прохожие даже прикрывали лица масками.

– Не переживай. На сей раз я в Люблин и в Варшаву.

Кажется, такая перспектива его немного успокаивает. Ему хотелось бы для нее работы полегче. Чтобы ИТС не заставлял ее часами просиживать в кабинете.

Когда они загружают в машину елку и едут по лесной дороге, он говорит: «Я тут кое-кого встретил» – с неуклюжей поспешностью, которая трогает ее. Ему очень хотелось преподнести эту новость как ничего не значащую, но у него не выходит. И он ни с того ни с сего, зажатый дорогой и ночной тьмой, спрашивает, любила ли она его отца.