Бюро расследования судеб

Пройдя лагерные ворота, Ирен направляется к мемориалу из камня на месте бывших газовых камер. В то время полого спускавшаяся туда дорога была полностью огорожена высокой колючей проволокой и еловыми ветвями с густой хвоей. Эсэсовцы называли ее «дорогой в небеса». Она изгибалась в конце – так, что жертвы лишь в последний момент замечали строение, на котором красовалась звезда Давида, замаскированное под ритуальное еврейское место омовения. Она прочитала, что первыми убивали мужчин. Обнаженные женщины и дети дожидались снаружи. Зимой у малышей леденели ноги. Матерям приходилось брать их на руки.

Вокруг мемориала, среди заснеженного поля, громоздится бесчисленное количество камней. Каждый из них символизирует один «штетл», или городок, еврейские жители которого были здесь убиты. Подальше она узнает женщину в шляпке – та стоит неподвижно, слегка наклонив голову. Ни единого шороха. Они одни в этом пронзительном покое.

Площадь лагеря – двадцать пять гектаров. Почва песчаная, земля разграничена только оградой из листьев, военными рогатками и сторожевыми вышками. Со стороны можно различить разве что зеленые шлагбаумы и наблюдательные вышки, крыши деревянных бараков. Она изучает план, стараясь представить себе реальные размеры, но безуспешно. Кругом стена соснового леса; деревья здесь так похожи на караульных, несущих службу.

Ирен думает о двинувшемся лесе из «Макбета» – отомстившем за убийства невинных.

Холод пронизывает ее до костей.

Сквозь тишину она ощущает содрогания человеческих существ, для которых это место стало могилой. Их одиночество и ужас. И обращает к ним свою молитву.

Потом она доходит до паркинга. В маленьком музее поблизости она видит фотографию под статьей из местной газеты – на ней красивый старик. Спрашивает охранника, кто это?

– Самуэль Вилленберг. Последний выживший в восстании! – отвечает он по-английски с раскатистым «р».

– Последний?.. – спрашивает она.

Охранник кивает. Он часто сюда приезжал. Большой был человек, художник.

У нее сжимается сердце при мысли, что последние свидетели умерли. Восставшие герои. Лазарь унес свои тайны в могилу.

Центральную витрину занимает макет. Им лагерь обязан Янкелю Вернику, выжившему поляку. Она задерживается взглядом на его портрете: седина, уши торчком и пронизывающий взгляд черных глаз, казацкие усы. Ему было пятьдесят три, когда его схватили и отправили в варшавском гетто. То, что он выжил, равносильно чуду. К счастью для него, эсэсовцам понадобился умелый плотник. Он без передышки мастерил сторожевые вышки. Бараки. Зоопарк. Лазаря, сперва приписанного к группе сортировщиком, позже должны были перевести в его команду. Верник, как старший столяр, был единственным работником-евреем, которому разрешалось перемещаться по всей лагерной территории. Он и стал главной пружиной восстания.

Этот макет – копия того, который он сделал для процесса над Эйхманом. Ирен видит кучи тряпья во дворе. Она читала их описания, представляя, как согбенный Лазарь, уворачиваясь от ударов хлыстом, перебегает от одной кучи к другой, сквозь брань раскладывая предметы по категориям, разрывая подшивки, выворачивая карманы, снова захлопывая чемоданы и связывая узлами тюки – все это без единой мысли в голове, ибо даже подумать об этих кучах значило умереть. Теперь она представляет нагромождение одежды, всех размеров и сортов, поставленные парами ботинки, трости, костыли, шляпы и карманные часы, кухонную утварь, менору и молитвенные шали, игрушки…

Игрушки.

Она видит его склонившимся над тряпочным Пьеро.

Ни один ребенок не выжил в Треблинке. Их последние сокровища отдали маленьким немчикам. Но Лазарь спас своего Пьеро. Он спрятал его от убийц.

Она открывает книгу Серени, находит страницу, которую загнула для памяти. Один выживший чех признается журналистке, что в конце зимы 1943-го поезда приходили все реже: «…и однажды не осталось вообще ничего. Вы не можете вообразить, что мы почувствовали, когда уже больше ничего не оставалось. Понимаете, только эти вещи были причиной того, что мы продолжали жить. А если вещей больше не осталось – зачем нам было цепляться за жизнь?»

Ирен думает, что для Лазаря Пьеро, возможно, был талисманом.

Она догоняет даму в шляпке у тех витрин, где выставлены предметы, найденные после раскопок. Два года назад группа британских археологов обнаружила фундаменты старых газовых камер, несколько фаянсовых плиток, покрывавших стены. Скелеты, волосы. Перстень в форме цветка, ржавый кулон, гребень с поломанными зубьями.

– Они хотели стереть их с лица земли, – говорит ей незнакомка. – Им это совершенно не удалось.

Когда они выходят, падают крупные хлопья снега. На сей раз Ирен соглашается, чтобы ее подвезли. Дорога позволяет им познакомиться. Незнакомку зовут Руфь Гринберг, она живет в Тель-Авиве. Ее мать выросла неподалеку от этих мест и потеряла всю семью в Треблинке. Каждый год приезжала сюда. Иногда ее сопровождала Руфь. Два года как мать умерла, и тогда Руфь решила приехать одна. Это облегчило ей душу – прочесть кадиш – поминальную молитву по погибшим.