Бюро расследования судеб

– Меня прямо гордость распирает, – шепотом говорит Юлька, глаза ее блестят. – Я никогда не слышала об этих девушках из люблинского Сопротивления. Думаю, никто из них не выжил?

Ирен ободряет ее – большинство выжило. Они нашли силы вместе восстать. Каждый шаг мятежа подтверждал, что они не сдавались своим палачам. Комендант лагеря, обезумев от бешенства, окрестил их барак «блоком бандитов». Наказания не сломили, а еще сильнее сплотили их. Они на костылях пришли митинговать к бюро комендатуры.

– Невероятно! – восклицает девушка. – Надо бы рассказать эту историю манифестантам черного марша.

– Юлька, не станешь же ты сравнивать сопротивление этих узниц с вашим шествием за право на аборты, – перебивает шокированный Роман.

– Думаешь, я так глупа, чтобы поставить в один ряд «Право и справедливость» и Равенсбрюк? – отвечает она, живо перескакивая на польский. – По контексту ничего общего нет, конечно. Но одно то, что этим девушкам из Сопротивления достало храбрости подняться в таком месте, где у них было только одно право – погибнуть, – по-моему, вдохновляет. Я внушаю себе, что сегодня у нас нет права быть трусихами. Необходимо защитить наши права, если они подвергаются нападкам.

Слушая перевод Янины, Ирен вспоминает кадры с толпами женщин, одетых в черное, шествующих под зонтиками.

– Марш называется черным, – объясняет ей Янина, – из-за отсылки к тем временам, когда соседние страны поделили Польшу, и тогда женщины надели траур по своей стране. Это превратилось в символ присоединения к черному маршу наряду с красной молнией – символом гнева полек.

– И ты тоже ходила на манифестацию? – удивляется Роман.

– Конечно! – улыбается Янина. – И срочно купила эту черную парку.

Международные неправительственные организации внесли законопроект о запрете абортов в Польше. Эти католики-фундаменталисты, очень близкие к правительству, якобы хотят защитить страну от упадка моральных ценностей. Из-за них самое радикальное меньшинство в Церкви получает доступ во власть.

– Это ксенофобы, женоненавистники и гомофобы, – по-английски резюмирует Юлька. – Вы замечали, что все это часто неотделимо одно от другого?

Она помнит охватившее ее чувство при виде этого океана черных зонтов на улицах Варшавы. Никогда еще ей не приходилось видеть вместе столько женщин всех возрастов. В тот октябрьский понедельник она вышла на манифестацию впервые. Юлька не слишком интересуется политикой. Но с момента победы консерваторов два лагеря противоборствуют на уровне символов, оспаривая друг у друга национальное знамя, наследие Варшавского восстания и Солидарности. В том лицее, где она преподает, навязывают новые педагогические методички и призывают бороться с «гендерной идеологией». Правительство выплачивает по пятьсот злотых за второго ребенка в семье; эта популистская мера дает ему возможность продвигать свою программу, консервативную и удушающую свободы. Едва начав работу, оно тут же взяло под контроль все государственные средства массовой информации, покусилось на Конституционный суд и репродуктивные права. Тогда Юлька с подругами облачились в черное и вышли на улицу.

В социальных сетях десятки тысяч женщин разместили свои селфи в трауре, под хэштегом #czarnyprotest. По всей Польше вышли на манифестации около двухсот тысяч человек. Такой мобилизации страна не знала со времен Солидарности. С ними вышла на митинги даже ее babcia. Их было так много, ярость вскипала. Казалось, что такую волну не остановит никто. Девушка, шедшая рядом с ней, отпустила ввысь два воздушных шара с портретами президента Дуды и Ярослава Качиньского. Она смотрела, как оба улетают в небеса, гримасничающие и потешные, сдуваясь и наконец совсем исчезнув из виду. В тот день она почувствовала, что стоит у истоков революции. Что эта толпа пробудилась от долгого сна и вспомнила: она – мощная сила. Ее опьянили песни, хохот, боевые плакаты.

Позднее какой-то журналист сунул ей микрофон, и Юлька сказала: «Я прихожу на манифестации, чтобы по-прежнему жить в той стране, где родилась. Потому что мое тело принадлежит только мне. А не Церкви и не пану Качиньскому».

Ее ответ передали по сети частного телевещания.

– Отца это рассердило, – улыбается Юлька. – Он нас упрекает в недостаточной дипломатичности.

– Я считаю, что необязательно провоцировать людей, – отвечает Роман. – Ты забываешь уточнить, что вы на своих манифестах извращаете лозунги Солидарности и символ Внутренней армии…

Разговор продолжается на английском, на котором оба говорят весьма бегло. А вот Агате, кажется, иногда трудно ухватить смысл реплик. Янина время от времени наклоняется к ее уху и переводит ту или иную фразу.

– Это тоже наша история, насколько мне известно. В этой стране всегда все сводят к прошлому. Но если к нему обращаются женщины – все, сразу скандал.

– Ты что, и впрямь думаешь, что для защиты права на аборты тебе необходимо созвать Внутреннюю армию? – раздраженно перебивает отец. – Какая тут связь?