Бюро расследования судеб

Сейчас Роман – преуспевающий адвокат, собственник просторной двухэтажной квартиры в той части Воли, где небоскребы и самые престижные резиденции соседствуют с фитнес-клубами и аюрведическими центрами. Он тепло принимает их, растроганный встречей с той, которая помнит его юность. Ирен нелегко вообразить поэта-диссидента в этом пятидесятилетнем холеном мужике, на котором запонки и английские туфли. Редкие волосы седеют, живой взгляд придает энергичность лицу, когда-то, наверное, красивому, а теперь довольно невыразительному. Он расслаблен и бегло говорит по-английски. Когда он видел Янину в последний раз, она перекрасилась в рыжую, а Польша еще была коммунистической.

Она в ответ хохочет, ах да, та блажь насчет волос, я и забыла. Знакомит его с Иреной, рассказывает об их долгом сотрудничестве по переписке. А теперь вот наконец сдружились и говорят друг другу «ты».

В ожидании Агаты выходят покурить на балкон с видом на город. Терраса нависает над стеклянными башнями и заснеженными верхушками голых деревьев. Он доверительно сообщает Ирен, что давно уже не видел мать такой взволнованной. Не только из-за того, что она узнала о Вите, – а еще и потому, что ее брат, может быть, остался жив. Нельзя ли возобновить расследование?

– Чем-то в этом роде я и занимаюсь, – отвечает Ирен. – Если удастся напасть на серьезный след, я с вами свяжусь. Не хочу слишком вас обнадеживать…

– Надежда всегда умирает последней, – вздыхает Роман.

По крайней мере, один человек точно подтвердил, что мать Агаты погибла в немецком лагере. А вот насчет ее брата – ни разумного объяснения, ни могилы. Она так и не смогла убить в себе тоненький внутренний голосок, нашептывавший ей, что он в конце концов найдется. К этому неизбывному трауру добавлялась еще и тоска по отцу, создавшему новую семью, чтобы забыть о первой. Поначалу он навещал их в Варшаве. Они проводили день вместе, всегда обедали в одном и том же ресторане. Но Агата мешала ему перевернуть эту страницу жизни. И тогда Марек стал наезжать все реже, и их связи ослабли задолго до его смерти. Эта глубокая рана осталась у нее до сих пор.

– Когда я развелся, – добавляет Марк, – ей было очень тяжело принять это. Она посвятила себя заботам о моей дочке. Однажды я сказал ей: «Не беспокойся больше. Юлька всегда будет центром моей жизни, даже если я снова женюсь». Я женился на Эдите пятнадцать лет назад, через год у нас родилась малышка, и мы все друг с дружкой прекрасно ладим. Но мать до сих пор боится, что Юльке не хватает семейного тепла, – завершает он с улыбкой. – Это сильнее ее.

Агата с внучкой приходят, держась за руки, румяные от мороза. От дома старой дамы пешком недалеко, всего несколько улиц. Но для нее такое путешествие – как скачок во времени. Это веселит ее, и все чокаются. Поглядывая на хрупкую белокурость Юльки, ее высокий лоб и ясные глаза, Ирен ловит себя на волнующем чувстве, что перед ней более нервное и свободное воплощение Виты в кедах и черных джинсах. Высокие скулы и стянутые в тощий пучок волосы – ей двадцать семь, она преподает в лицее английский. Закидывает вопросами о ее ремесле. Как называют тех, кто разыскивает людей, умерших так давно, – следовательницы или архивистки?

– И так и эдак, – отвечает Ирен. – В пятидесятые годы одна американская статья про ИТС называлась «Полицейский роман наоборот». Вот чуть-чуть похоже.

– Вы преследуете и бывших нацистов? – интересуется молодая женщина.

– Нет, это работа Центрального офиса в Людвигсбурге. Хотя наши архивы часто предоставляют улики против военных преступников.

Ей вдруг вспоминается тот день, когда Эва рассказала, что Макс Одерматт, едва вступив в должность, распорядился, чтобы ИТС больше не передавал никаких документов прокурорам в Людвигсбург.

– Но почему? – озадаченно спросила она.

– А вот это вопрос, – отвечала Эва. – С чего бы это ему отказывать в помощи правосудию в поимке палачей Третьего рейха?

Тревога, которую она почувствовала тогда, снова возвращается, она так и не рассеялась.

– А брата моей babcia разыскивать будете? – интересуется у нее Юлька.

– Отследить похищенного ребенка уже после войны было маловероятным делом, – объясняет Ирен. – А сейчас предстоит искать семидесятивосьмилетнего человека с другим именем. К тому же большую часть сознательной жизни прожившего немцем.

Иметь кузенов в другой стране – эта мысль Юльке по душе. В ее семье чувствуют себя настолько же европейцами, насколько и поляками. К тому же у Романа много немецких клиентов. Агата молчит, у нее, несомненно, ощущения более противоречивые. Для нее Германия – еще и исторический враг, укравший ее детство.

Она очень осторожно вытаскивает из бархатного мешочка платок и протягивает его внучке. Юлька, пораженная таким созвездием имен, громко читает надпись, посвященную Вите.

Прабабка, доселе знакомая ей лишь по стареньким фотокарточкам, воплощается теперь в этом лоскутке: она подвергалась смертельной опасности, чтобы принести истязаемым девушкам что-нибудь поесть.