Бюро расследования судеб

Ее муж погиб во время Варшавского восстания. В 1944-м он работал хирургом в Вольской больнице, принимавшей раненых партизан. Немцы казнили его вместе с персоналом и больными пациентами. В первые дни мятежа они вырезали в западных кварталах десятки тысяч мирных жителей. Памятные дощечки повсюду напоминают об их мученической смерти. Марии с детьми повезло. Арестованные несколько дней спустя, они были отправлены в лагерь на принудительные работы. Все лучше, чем попасть в Аушвиц или валяться под тентом в Равенсбрюке. Как только город освободили, Мария с тремя детьми и малышкой Агатой вернулись домой. Домой – это очень мягко сказано. Дома на ее улице походили на ракушки, чье нутро разворочено огнем. А те, что еще не рухнули, были варварски изуродованы и разграблены. Как и множество варшавян, Мария Козлова вместе с четырьмя малышами ютилась в подвалах – без воды, электричества и отопления. Она работала в социальных службах города, перегруженных обширностью задач. Когда она попросила Красный Крест поискать маленького Кароля, то все еще проживала по тому же адресу. Там и умерла в 1976-м, больше не выйдя замуж. На ее похоронах представитель от партии произнес проникновенную хвалебную речь. Ее очень уважали в квартале. Янина разыскала фотографию в ежедневной коммунистической газете: толпа людей в черном стоит вокруг могилы, покрытой цветами и горящими свечами. Разволновавшись, Ирен внимательно рассматривает женщину на втором плане – блондинку, стоящую чуть в глубине. Ее грустный взгляд напоминает ей взгляд Виты на фотографии из Аушвица. Какой-то брюнет с бородой положил руку ей на плечо. В подписи упоминаются имена детей покойной. Среди них – Агата Новик.

– Когда прочла ее имя, даже не сразу поверила, – говорит Янина. – Представьте, она же была моим педиатром!

– Невероятно! Да сколько же вам лет? – изумляется Ирен.

– Сорок шесть, – краснея, отвечает Янина.

С ухоженным подтянутым лицом, платиновыми прядями и в переливающихся радужных мохеровых свитерах она выглядит значительно моложе.

– Такая обходительная, мадам Новик. И глаза у нее были замечательные. Я влюбилась в ее сына – тогда красивого как бог. Они жили в доме напротив. Я видела их балкон из окна своей комнаты. Ее мужа посадили в тюрьму в восемьдесят первом, когда ввели военное положение. А я как-то встретила его на улице – его только что выпустили. С отросшей черной бородой он выглядел как Распутин.

– Он был активистом Солидарности?

– Сотрудничал с подпольной прессой. Умер лет десять назад. А вот она еще жива. И живет отсюда в двух шагах. Сходим?

Ирен становится не по себе. Дочь Виты смогла пережить войну, лагерь для принудительных работ и две диктатуры. Можно ли разговаривать с ней без опасения разбередить старые раны?

– Пошли, – говорит она, чтобы заставить себя.

Домик на тихой и обсаженной деревьями улице, в котором живет Агата Новик, ничем не отличается от домов ее соседей – кремового цвета прямоугольных строений в окружении аллей, недавно посыпанных солью. Вот они уже на пороге и пешком поднимаются целых четыре этажа. Янина звонит в дверь.

Сначала Ирен слышит только тишину и ускоряющийся стук своего сердца. Стараясь дышать тише, она, наконец, различает скрип. Кто-то рассматривает их в глазок. Потом отодвигает щеколду, и за открывшейся дверью возникает пожилая дама со славянским лицом, голубыми и нежными глазами:

– Янина Тарновска!

Следует тирада по-польски, потом Янина смеется, и Агата приглашает их войти.

Обстановка простая и уютная: коричневый диван, потертое кресло с подушечками, полные книг этажерки, на старом буфете – фотографии и горшечные растения. Агата предлагает им по чашечке чаю. Он очень крепкий. Видимо, это в польских обычаях. Ирен кладет еще сахару. Янина с Агатой болтают – они давно не виделись, им много чего нужно наверстать. Поневоле исключенная из беседы Ирен робеет. Как заговорить с ней о Вите, с чего начать? Углубившись в свои мысли, она вдруг ловит взгляд старой дамы и читает в нем вопрос. Тон Янины становится серьезней, Ирен догадывается: говорят о ней.

Агата обращается к ней на неважнецком английском:

– Дорогая мадам, Янина мне говорит, что вы приезжаете из Германии и имеете сведения о моей матери.

В ее взгляде Ирен читает надежду вместе с опасением.

– Счастлива познакомиться с вами, – отвечает она. – Можно продолжить по-английски?

– Я много лет переводила статьи моего мужа для западных пресс-агентств. Сейчас это древние дела. Если я чего не пойму, Янина поможет мне.