Бюро расследования судеб

– Эсэсовцы лгали усыновляющим родителям, – говорит она. – Они фальсифицировали гражданское состояние детей. Есть и хорошая новость – у Виты Собеской была еще и дочка, и она выжила в Польше. Если ваш отец согласится, можно будет сделать анализ ДНК. Тогда доказательство будет неоспоримым. Следователь в те годы не имел возможности сделать такие анализы.

– Не может быть и речи. Я запрещаю вам докучать моему отцу этой вашей небылицей, слышите, вы?

Он вдруг резко отпихивает к ней медальон.

Его враждебность застает ее врасплох. Кровь бросается ей в лицо, и она теряет самообладание:

– А вам не кажется, что вашему отцу лучше решить это самому? А если ему необходимо узнать, откуда он взялся? А если это очень давно не дает ему покоя? Нужно хотя бы у него спросить.

– Если вам так хочется знать, мой отец очень плох, – глухо произносит он. – У него болезнь Альцгеймера. Он живет в клинике, и передряги такого рода – последнее, что ему сейчас надо! Так что вам лучше всего забыть этот ваш детективный роман, вернуться к вашим архивам и оставить нас в покое.

Ирен поднимается так, будто он влепил ей пощечину. Это полный провал. Она надевает пальто, горло перехватило. Собираясь забрать и обратно упаковать кулон, она передумывает и смотрит ему в лицо:

– Мне очень жаль, что с вашим отцом случилось такое. Нелегко говорить это, несомненно, я бестактна. Но это еще и ваша жизнь, ваше наследие. Если ваш отец действительно был похищен – это преступление, разбившее несколько жизней. В Варшаве живет женщина, и она уже семьдесят лет ждет своего брата. Она отдала бы все на свете, только чтобы разыскать его. Я просто прошу вас подумать об этом.

Она уходит, оставив медальон на столе.

Ганка

Проходит день за днем, а Руди Винтер не подает никаких признаков жизни. Это молчание подтачивает Ирен. Не выдержав, она рассказывает обо всем Мириам.

– Знаешь, а я его понимаю, – отвечает ей подруга. – Это сильный удар – обнаружить, что основы, на которых все построено, могут оказаться ложью. Он хочет защитить собственного отца. Дай ему время все переварить.

– А если он откажется признавать правду? – спрашивает Ирен.

– Его право. Ты должна быть готова это понять.

– Да, но отказываясь, он лишает Агату возможности снова обрести брата. Это несправедливо.

– Несправедливость – то, что заставили пережить этих детей. А твой парень справляется как может. Каждый вырабатывает свой план действий, чтобы преодолеть травму. Двоюродная бабушка Бенжамена выжила в Аушвице. Когда их освободили, она убавила себе пару лет. Те два года в лагере – она взяла и стерла их из жизни, просто и подчистую. Поступила так, будто их никогда и не бывало. И больше с ней про это не заговаривали, уважали ее выбор. Отдавали себе отчет, что для нее это, несомненно, вопрос выживания.

Ирен знает, что она права. Даже мечтая воссоединить Агату с ее братом – она здесь не для того, чтобы залечивать их раны, только чтобы вернуть остатки истории, от которых наследники вправе и отказаться.

Той ночью в кошмаре ей снится Руди Винтер – он больше не хочет с ней видеться и запрещает ей подходить к его отцу. Следит за ней тусклым, леденящим взглядом, пока она упорно пытается застегнуть неподдающиеся пуговицы пальто. Она никак не может застегнуть их, потому что у нее, беременной, уже слишком толстый живот. Просыпается она внезапно.

Приехав в центр, она снимает копию с письма Аллегры вместе с переводом Монце Трабаль и вкладывает оба документа в один конверт, адресованный Эльвире Торрес. Пишет ей, что нашла это послание в их архивах. Предлагает Эльвире познакомиться с этим текстом, надеясь, что он ее не слишком потрясет, и подтверждает: она в полном ее распоряжении, если та захочет его обсудить. Еще добавляет, что «Интернешнл Трейсинг Сервис» тоже всегда к ее услугам, и еще – здесь есть предмет, принадлежавший Лазарю Энгельману.

Она долго колеблется. Наверное, это малодушие – но на сей раз она не хочет ничего форсировать. Пусть уж Эльвира дойдет сама.

В тот же день она получает новости от Лусии Хеллер: