Бюро расследования судеб

Через четыре часа она уже звонит в дверь совсем неприметного здания, ничем не отличающегося от других. Извне никому бы и в голову не пришло, ни что двери внутри бронированные, а обшивка стен из стали, ни что здесь хранится свыше двух миллионов досье на нацистских преступников. Центральное управление по расследованию преступлений национал-социализма было создано в 1958-м. В то время большое число виновных преспокойно жили, не скрываясь, ими никто не интересовался, или же они были амнистированы, отсидев в тюрьме всего несколько лет. Они вернули себе общественное положение, требовали выплат пенсионных задолженностей. Немецкое население больше не желало суда над нацистами. К Центральному управлению, как его здесь называют, отнеслись так же прохладно, как и к «Интернешнл Трейсинг Сервис». Молодые прокуроры, которых туда направляли, приезжали во враждебно настроенный город, каждый день приносил им все новые оскорбления и угрозы. Все было против них, чтобы отбить у них охоту работать, заставить убедиться, что их труд останется символическим. Но их молодость оказалась обоюдоострым оружием. Они свежим глазом взглянули на преступления, неслыханные по сути и размаху. Были потрясенные до такой степени, что в первые же недели испрашивали возвращения на родину. А вот оставшиеся продемонстрировали удивительно боевой настрой.

До начала восьмидесятых ИТС помогал им собирать доказательства и находить свидетелей. Макс Одерматт в одночасье решил запретить им доступ к самым полным архивам о нацистских репрессиях. Стоит Ирен только подумать об этом, и ее переполняет гнев. С отставки бывшего директора прошло больше десяти лет, но она все помнит. Центральное управление продолжает преследовать нацистов по всему миру, перелопачивать тысячи страниц досье в поисках пропущенного имени, улики. Почти все нацистские преступники скончались – большинство в своих постелях. Умерли многие свидетели. Те, кто выжил, уже в преклонном возрасте, их память слаба. Нет другого места, признается она себе, где так ощущалось бы несовершенство правосудия, его бессилие, и благородство его миссии. Ибо людвигсбургские прокуроры так и не сдали позиций.

Сегодня Центральное управление объединяет юристов, историков и архивистов. Оно создавалось как временная структура, чье закрытие без конца откладывалось, пока наконец не стало институцией демократической Германии. Это место – вместилище памяти, живой и не дающей покоя. Необходимо спуститься во тьму, прозондировать преисподнюю.

Ирен здесь ради Лазаря.

Ее сажают в зале, где другие исследователи работают в монастырской тишине. Она надевает рабочие перчатки. В ее распоряжении – несколько ячеек. В них – свидетельства с процесса над Куртом Францем, который начался в октябре 1964-го в Дюссельдорфе. Там около года судили десять эсэсовцев из центра умерщвления в Треблинке. Одиннадцатый обвиняемый умер до начала процесса. Самой крупной рыбой был Курт Франц – бывший комендант лагеря. Тогда он был таким жеманным, что узники прозвали его «Лялькой» – «куклой». Лялька выдумывал все новые пытки, чтобы причинять узникам побольше страданий. После войны Лялька снова стал поваром, как и раньше, и безмятежно жил в Дюссельдорфе, пока за ним не пришли. У него дома полицейские нашли альбом с фотографиями из Треблинки с надписью на обложке «Schöne Zeiten» – «Доброе времечко». Да он и старался продлить его, пока его не отправили охотиться на партизан на побережье Триеста.

Из тех мужчин, что сидели на скамье подсудимых, в одном или двух иногда просыпалось что-то человеческое. Они били заключенных – но без усердия или против воли. Эта подробность позволяла им сидеть с видом агнцев среди волков. Они просто слушались приказов, рассчитывая прятаться там подольше, дабы избежать отправки на фронт. Центр умерщвления функционировал до октября 1943-го. Пятнадцать месяцев правилом здесь была зверская жестокость, а аномалией – человечность. Засвидетельствовать это собрались несколько десятков свидетелей, среди которых был и Лазарь.

Читая эти свидетельства, написанные по-немецки, Ирен чувствует, что как будто вглядывается в непроницаемую для глаз поверхность мутных вод. Сквозь пелену она различает, как там движется что-то темное, мрачное. Еще ниже, под ней, – бездна, постичь которую она не в силах. Лазарь извлекает свои признания из этой пучины. Они не трепетные, нет – они сверкают как клинки, обнаженные над молчанием без ответа.

Он рассказывает о толпе с прибывавших поездов. Он снова видит себя в этой толпе. Оторопевшего, запомнившего лишь картинку – кучи тряпья во дворе, – не осознавшего ее сути. Быстроту, с которой все совершалось, – разделение на мужчин и женщин, раздевание. Отобранный как «еврей для работы» в нижнем лагере, он никогда не выходил за границы изгороди. Но крики до него доносились. Потом он увидел большие землечерпалки, вздымавшие в небо зевы, набитые трупами. Он дышал вонью горевших тел человеческих.

И запах иногда возвращается, как призрак.

Он говорит: «Нас всех обрекли на смерть».

Их восстание родилось из такой вот достоверности.