Бюст на родине героя

И старый сводник так откровенно и недвусмысленно подмигнул Барби, что до меня дошло наконец, что все заранее было спланировано и рассчитано — и ее позднее появление в доме Натана, и его неожиданная просьба к ней подкинуть меня домой, что эта девушка, которую я так хочу, которая уже являлась ко мне во сне, не что иное, как еще один знак внимания Натана, дополнение к тысяче зеленых, полученных мною за будущие услуги. Я понимал, что у меня еще остается небольшой шанс выплюнуть наживку, но не смог устоять перед соблазном и заглотил ее.

У Барби была двухдверная крошка «хонда», карамельно ярко-красная, как ноготки ее хозяйки. Тихо играло радио, она постукивала этими ноготками в такт по баранке, и мне хотелось взять их в рот и сосать, как карамельку. Я даже ощущал во рту их кисло-сладкий освежающий вкус.

А вот о чем говорить, я не знал. Тяжелая, тупая застенчивость, замораживающая язык, словно только что вырвали зуб. У меня такое уже раз было — сто лет назад, в студенческие годы.

Мы с приятелем вернулись с двухмесячного армейского сбора и, едва отмокнув в ванне, двинули в парк культуры за кадрами. Нам сразу повезло — склеили двух длинноногих девчонок в юбках-колокольчиках чуть пониже трусов, так тогда ходили. Вернее, повезло ему, склеил он, а я, как и сейчас, не мог рта раскрыть и молча плелся за ними по аллее, остро завидуя приятелю и лихорадочно соображая, как вклиниться в разговор, чтобы не быть лишним на этом празднике жизни. Я так ничего и не придумал, но набрался храбрости, забежал вперед и, заискивающе заглядывая в девчоночьи глазки, выпалил: «А вы читали книжку?..» Какую книжку, я так и не придумал, потому что в те дни ничего читать не мог — одно было в голове. Но ничего, сработало, меня приняли в разговор, а потом приняли вообще. Вот такая была история.

Барби сосредоточенно смотрела на дорогу, у нее и впрямь был усталый вид. Где она, моя спасительная «книжка»? Позвольте закурить. Курите — она вдавила в панель кнопку прикуривателя. Что за занятия задержали ее? Нью-Йоркский университет, антропология. Ага, и тут кости, и там кости — так сказать, по специальности. Да, в этом смысле ей определенно повезло. (Кажется, потихоньку пошло.) А в чем не везет? Ну, знаете… (Так я тебе все и выложила.) С Натаном знакомы давно? Не очень, у хозяина с ним дела всего полгода. Забавный старикан, да? Который — Натан или Джеймс? Пожалуй, оба. Угу…

Я исчерпал все ходы. Других «книжек» у меня не осталось.

«Хонда» внезапно остановилась — я узнал дом Шурки.

Надо было благодарить, прощаться и вылезать из машины. Я медлил. Барби молча смотрела перед собой.

— Давай выкурим по сигарете, и я пойду, — предложил я.

Мы закурили и продолжали молчать. Когда моя кэмелина догорела до фильтра, я швырнул бычок в окно и обреченно взялся за ручку двери. Барбара, аккуратно придавив свой окурок в пепельнице, повернулась ко мне.

— Бога ради, прости меня за сегодняшнее. Я правда очень устала. Если хочешь… Если хочешь, встретимся завтра. Ладно? — И она легонько-легонько коснулась кончиками пальцев моей заросшей щеки. — Ты позвонишь?

Я завязывал галстук перед зеркалом, а Шурка, ехидно улыбаясь, наблюдал за моими приготовлениями.

— Хорош невозможно! И галстук в тон, под цвет глаз.

Шурка был прав: галстук из его гардероба я почему-то выбрал красноватых тонов, и глаза у меня почему-то были красные — то ли и впрямь перебирал в последние дни, то ли просто переволновался.

— Но я бы на твоем месте непременно еще раз побрился, — продолжал издеваться Шурка. — Когда идешь на свидание с такой чистой, целомудренной девушкой, я бы сказал, с цветком благоуханным… Станешь ей цветы преподносить, ручку целовать и ненароком между ног небритой щекой оцарапаешь.

И тут его ирония была небеспочвенной: я только что второй раз за день побрился — моя не такая уж нежная кожа плохо перенесла внерегламентный уход, щеки и подбородок были покрыты мелкими кровоточащими порезами. Впрочем, иронизировать Шурке уже надоело — он перешел к прямым оценкам моего, как он считал, абсолютно неадекватного поведения.

— Ну ты и мудила, однако! Упал на первую смазливую рожу. На кой хрен тебе сдалась эта черножопая, скажи на милость? Коли уж Натан ее под тебя подкладывает, значит, там и впрямь пробу некуда ставить.

— А мне плевать, мне очень хочется… — пропел я, пытаясь отшутиться, хотя Шурка, по правде говоря, меня уже изрядно достал.

— Хочется — перехочется, — упорствовал Шурка. — Через несколько дней уезжаешь, неизвестно, когда теперь снова увидимся, мог бы и с нами посидеть. А уж коли так подперло, я тебе по телефону такую кралю вызвоню, пальчики оближешь. Хочешь черную, хочешь белую, как молочный поросенок, хочешь желтую, что твоя болезнь Боткина. Хоть в клеточку. Сама сюда приедет, чистенькая, подмышки выбриты, пахнет дезодорантом, аккуратненькая, — отсосет, все сделает как надо. В сотню уложимся — плачу я.

Должно быть, Рита слышала весь наш разговор и наконец не выдержала. Из кухни раздался ее зычный окрик: