Бюст на родине героя

Итак, собравшиеся в Неллиной гостиной заулыбались. Кроме высокого, который был в доме впервые и, должно быть, Ниагарой еще не успел воспользоваться, и меня — я любопытствовал, кого еще он с собою привел.

Долго любопытствовать мне не пришлось — вновь отодвинулась портьера, знаменуя очередное явление в этом спектакле: те же и…

На пороге, смущенно переминаясь с ноги на ногу, стоял полноватый человек среднего роста.

Я узнал его сразу, хотя видел только однажды и с той поры минуло больше пятнадцати лет. Это был куратор.

Тогда, в строении номер три, я беседовал с худощавым, спортивного склада молодым человеком, теперь он раздобрел, появились брюшко и второй подбородок, но мальчишеский вид сохранился — недаром говорят, что маленькая собачка и в старости щенок. Та же наигранная приветливость, тот же аккуратный проборчик, такой же недорогой, но тщательно отутюженный костюмчик, крахмальный воротничок, комсомольско-пионерский галстук.

— Познакомься, это Май Игоревич, товарищ и коллега Вячеслава Харитоновича, — сказала Нелли, на сей раз представляя не меня, а мне, как того требовала, должно быть, сложившаяся у нее в голове табель о рангах.

— А мы давно знакомы, — радостно сказал куратор, протягивая мне руку.

Я подумал, что эта его реплика как бы зеркальное отражение моей — когда Нелли представляла меня высокому, но сделал вид, что не заметил его протянутую руку, и свою не подал.

Куратор тоже сделал вид, что не заметил моей не-дружелюбности, и как ни в чем не бывало продолжал:

— Если не запамятовали, мы встречались по общим делам, когда я еще служил в комитете.

Это меня взбесило. Не хватало мне репутации стукача.

— Не было у меня с вами общих дел, — отрубил я.

— Разумеется, разумеется. У меня к вам дело было, у меня, — охотно поправился он и, уже обращаясь ко всем собравшимся, весело пояснил: — Их брат журналист любил позабавиться самиздатом, а нам, в райотделах, приходилось отдуваться. Ох и болела же у нас голова из-за этих пасквилей! Из-за самиздата, я хочу сказать. Что ни день — на ковер. Что нам делать оставалось? Мне сверху накачку дают, а я спускаю вниз, своим подопечным. Так вот и жили. Так и познакомились.

— Хорошее знакомство, — сказал я. — Вы и с моей машиной в тот раз неплохо познакомились. Думаете, забыл?

— Да ладно вам, — примирительно сказал Май Игоревич. — Обычная оперативная работа. Время такое было.

— Такая оперативная работа во все времена называлась одинаково. Кражей со взломом. Кстати, сейчас у меня машина на сигнализации. Если снова приметесь за свою оперативную работу, так взвоет, что весь дом в окна высунется. Надеюсь, вы этого не хотите?

Должно быть, я хватил лишку — выяснение отношений могло зайти слишком далеко. Нелли почувствовала это и взяла меня за руку.

— Успокойся, ради Бога! Охолонись! Кому нужна твоя машина? И вообще, кто старое помянет… Все. Закончили. — Она громко хлопнула в ладоши. — Сколько можно заставлять ждать хозяйку, господа? Все за стол!

— Очень верно сказала Нелли Викторовна. Нечего старое ворошить, — заметил куратор, пододвигая себе кресло, чтобы усесться за стол. — К тому же я уже в комитете давно не работаю, ушел. А сигнализация… Ерунда все это. Наши ребята любую систему отключат в секунду.

Май Игоревич с такой гордостью и с такой нежностью сказал об умельцах-ребятах, что сразу стало ясно: хоть и ушел он из конторы, но душою по-прежнему с ней — не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым! Я хотел было обратить внимание собравшихся на это, но передумал и принялся молча откупоривать бутылки.

Два человека сразу же безраздельно завладели вниманием стола: не давая никому и рта раскрыть, Стас и Вячеслав Харитонович состязались в благородном искусстве тоста. Пили за хозяйку, за приятное знакомство, за гласность, за вторую древнейшую профессию, которая за столом была представлена абсолютным большинством, за будущее страны — класс предпринимателей (его, как выяснилось, представляли здесь высокий и куратор), снова за хозяйку и ее кулинарное искусство.

Последний тост провозгласил Вячеслав Харитонович, а Стас, хотя и выпил, скорчил такую кислую мину, что всем стало немного не по себе. Нелли — та еще кулинарка. Она неспособна испортить разве что шпроты и колбасу. Все остальное при одном прикосновении ее белых ручек становится несъедобным, даже рыночная квашеная капуста, которую она считает необходимым зачем-то заправлять. Но самое ужасное — это ее пироги: недопеченные или пересушенные, тонкие, как подошва бальных туфель, плоские, как грудь монашенки, пресные, как армейские галеты из просроченного стратегического запаса.

Я крошил пальцами на тарелке кусок Неллиного пирога с невразумительной начинкой и злился.