Blackbird (ЛП)

— Сейчас не время придумывать дурацкие пословицы, — прошептал Виктор, на этот раз по-русски, из-за чего заслужил гневный взгляд от майора.

— Если бы мы не были на публике, я бы ударил тебя, Алеша. Не думай, что я перестал быть твоим непосредственным руководителем только потому, что ты рассекаешь по Берлину в своих буржуазных одеждах. Мы разговариваем или по-немецки, или никак. Ты это знаешь.

Но Виктор надеялся, что Фельцман ударит его. Ему нужно было что-то отрезвляющее, чтобы избавиться от тревоги, скручивающей его тело при мысли о каком-то подонке, который вручил маленькому Юрию Плисецкому винтовку, подвергнув его тем самым смертельному риску наряду с девушкой лишь на три года старше. Но Мила к этому времени должна была достаточно повзрослеть, чтобы хоть как-то принимать решения за себя. А его родители… Его родители. Глаза тут же наполнились слезами, и если бы он не был осторожен, то просто расплакался бы в парке в центре самого Ада.

— Приди в себя, — процедил Фельцман сквозь зубы. — Так и знал, что не надо было отдавать это чертово письмо!

Виктор сделал глубокий вдох, посмотрел вверх на грязно-серые тучи над головой и вытер глаза рукой в перчатке.

— Нет. Я извиняюсь, Дед. Спасибо, что принес это. Приятно получить весточку из дома, даже если…

— Да, — сказал Фельцман, и его тон чуть смягчился, когда он добавил: — Прости.

— Я не отличаюсь от других. Все теряют людей, — Виктор сжал пальцы в кулаки. — Но мы выиграем войну.

— Подумай о Токио, — всё, что Фельцман ответил, прежде чем зашагать в обратную сторону. Виктор последовал за ним по тропинке, но, оглянувшись назад на мгновение, заметил какое-то движение за деревьями, нечто черное на медленно таящем снегу. Он моргнул, и оно исчезло. Наверное, просто птица.

***

Это было именно той вещью, которую главный герой сделал бы в плохом романе. Стоило только Юри выйти из парикмахерской, добавив новую баночку бриллиантина в сумку с покупками, как он увидел Стефана Риттбергера, выходящего из сверкающего автомобиля с другой стороны улицы. Его шляпа была низко натянута, воротник пальто приподнят, и кому-то, кто не находил его чрезвычайно подозрительным, он, вероятно, показался бы достаточно нормальным, но что-то подсказывало Юри, что он был здесь не просто так.

И вот Юри пошел за ним как идиот.

Риттбергер буднично шагал по направлению к маленькому парку, который находящийся немного дальше вниз по улице. Юри спрятался за семьей, которая вела очень громкий разговор. Он наблюдал, как Риттбергер посмотрел по сторонам, как будто просто так, а потом сел на скамейку рядом со стариком, читающим газету.

— Доброе утро, Дед, — услышал он слова Риттбергера.

Юри не думал, что когда-либо видел двух европейцев, настолько не похожих друг на друга. Риттбергер был бледным, стройным, изящным, тогда как у его компаньона была коренастая фигура, квадратное лицо и багровый цвет кожи. Старик предложил ему сигарету и завел разговор, который Юри уже не мог расслышать из-за шума от находящихся вокруг людей. Что-то о его матери? Юри приблизился немного ближе, вытаскивая потрепанное трамвайное расписание из кармана пальто и делая вид, что изучает его. Его внимание возросло стократ, когда старик упомянул Токио. Они говорили о подарках. Может быть, Риттбергер импортировал товары из Японии, что могло бы послужить хоть каким-то объяснением его частых визитов в посольство.

Когда они встали и пошли вместе на прогулку, Юри опять последовал за ними, продолжая прятаться, пока они продвигались к тихому закутку парка. Благодаря большому количеству деревьев и кустарников Юри мог оставаться незамеченным, укрываясь за ними. Когда двое мужчин сошли с тропинки в густую массу деревьев, Юри представилась возможность проскользнуть на другую сторону, где он мог бы услышать их разговор совершенно отчетливо. Но произошло это, естественно, в тот момент, когда они прекратили разговаривать. Риттбергер что-то читал.

Юри старался дышать как можно тише, вспоминая, что делал то же самое, когда крался после занятий кендо или когда, будучи студентом Уодема, на цыпочках возвращался в свои комнаты после комендантского часа в колледже.

А потом Риттбергер и его «Дед» заговорили опять об осадах, и детях, и «немцах», как если бы они оба не были ими, и вдруг напряженный голос Риттбергера перешел на язык, который Юри понимал очень плохо, но не узнать его было невозможно. Почему Риттбергер заговорил по-русски?..

Юри немного повернул голову, поймав вид профиля Риттбергера. Тот выглядел так, как будто собирался заплакать, и сердце Юри сжалось от внезапного сочувствия. «Дед», похоже, не разделял его настроения.

— Не думай, что я перестал быть твоим непосредственным руководителем только потому, что ты рассекаешь по Берлину в своих буржуазных одеждах, — резко бросил он.

О, так вот почему они говорили по-русски. Юри накрыл рукой рот, чтобы подавить непроизвольно вырвавшийся от шока возглас. Красивый, светловолосый нацист, который в последнее время обхаживал посла, который тонко флиртовал с Юри с того момента, как они познакомились, был советским шпионом.