Блад: глубина неба

Спустя сутки дредноут становится похож на живодёрню: из каждой каюты доносится нечеловеческий вой и треск ломаемой мебели. Несколько дверей не выдержали натиска озверевших солдат и, слетев с петель, выпустили их на волю. Те, разумеется, сиганули за борт. Брэбиш и Гастман по моему приказу заперты в клетках и для надёжности прикованы цепями к прутьям. Этих никакие двери не удержат! Клетки и цепи — удержали. Но, пытаясь освободиться от оков, солдаты перемололи свои тела, раздавив о цепи грудные клетки, переломав кости и оторвав себе конечности. Это страшнее, чем самый жестокий бой. Здесь нет врагов. Здесь каждый — сам себе враг. И спасти хоть кого-то от самого себя не представляется возможным…

Прохожу по каютам и нахожу ещё несколько таких же изувеченных до смерти. Отдаю приказ не сдерживать беснующихся. Пусть уж лучше прыгают, чем разбиваются насмерть о стены. А сам иду искать Грин: она только что была здесь и видела всё это. Она пилот, не привыкший к подобным зрелищам.

***

Винтерсблад нашёл Грин в грузовом отсеке, рядом с «Литой». Она стояла, обхватив себя руками за плечи. Дрожала. Он подошёл, протянул ей флягу с виски. Скади неодобрительно на неё покосилась.

— Знаю, твоя честь не позволяет тебе пить на работе, — натянуто усмехнулся Блад, — но моё бесчестье подсказывает, что в некоторых ситуациях без этого не обойтись.

Грин слабо улыбнулась, а потом взяла фляжку и сделала большой глоток. Закашлялась. Отпила ещё.

— Ого! — удивился подполковник. — Ты быстро учишься!

— Дело не в бесчестье, — чуть хрипло откликнулась она, возвращая флягу.

Офицер забрал виски, невзначай прикоснувшись к руке в белой перчатке, и почувствовал, как под его ладонью нервно дрогнули её пальцы.

— Просто что-то заставляет тебя пить. И я, кажется, догадываюсь — что, — продолжила мысль Скади, пытаясь отвлечься от только что увиденной картины, которая всё ещё стояла перед её внутренним взором.

— Я доброволец, — улыбнулся Блад.

— Ты достиг всего, чего хотел, но на душе у тебя всё равно паршиво. Ты хочешь изменить это, но не знаешь — как. Вот и начинаешь себя разрушать.

— Я цел и невредим, в отличие от некоторых.

Скади на секунду застыла, и Винтерсблад успел горько пожалеть о конце своей фразы — это оказалось последней каплей для Грин. Она позеленела лицом и едва успела отбежать на пару шагов, как её вывернуло. Она давно ничего не ела, поэтому в желудке были лишь три глотка виски.

— Чёрт! — Блад провёл рукой по векам и уже готов был извиниться перед Скади, но та, обессиленно уперевшись ладонями в серый бок «Литы», вдруг согнулась пополам в исступлённых рыданиях.

Это были не просто слёзы, это была истерика.

— Всё, всё, — подполковник обхватил её за плечи, развернул к себе, — всё будет хорошо, — он хотел обнять её, прижать к себе, успокоить, но Скади с неожиданной злостью вырвалась из его рук, ударив его кулаком в грудь.

— Что будет хорошо, Винтерсблад, что?! — крикнула она. — Даже если мы каким-то чудом выберемся отсюда, один из нас окажется в плену у другого! Что здесь может быть хорошего? Мы враги, наше перемирие — временное, не смей утешать меня, как будто мы заодно! И убери от меня свои руки! — она хлестнула его по предплечью, а он перехватил её запястья, порывисто привлёк к себе и грубо поцеловал.

Первые пару секунд Грин яростно вырывалась. Потом затихла. А потом ответила на настойчивый и темпераментный поцелуй. Винтерсблад отпустил её руки, и ладони женщины скользнули по его плечам. И вдруг она, словно очнувшись, резко остановилась, оттолкнула от себя офицера.

— Что ты делаешь? — возмутилась она. — Что ты себе позволяешь?!

Винтерсблад улыбнулся.

— Всего лишь прекращаю твою истерику. Обычная практика. Терять самообладание в небе недопустимо. Тем более пилоту.

— То есть своих солдат, если кто-то из них вдруг запаникует, ты вот так же успокаиваешь?

— Им я просто даю в морду, — спокойно ответил мужчина, — для тебя какой вариант предпочтительнее?

Скади гневно сверкнула аквамариновыми глазами.

— Не смей! Больше! Так! Делать! — отчеканила она, яростно тыкая в офицера пальцем.