Благие намерения

Маргаритка не сказала матери, что она стала чувствовать ноги. Во-первых, это чудо могло исчезнуть, уйти так же внезапно, как и появилось, и незачем было давать столь призрачную надежду своим близким. Во-вторых, она ещё не решила, как будет дальше строить свою жизнь, свои взаимоотношения с родными. Пережитый ею шок от ужасной догадки о роли Ромы в семье и пришедшее воспоминание о смерти бабушки – всё это перечеркнуло для неё прошлое, а как жить дальше, пока было непонятно.

Взбунтовавшаяся река вернулась в своё русло и потекла мирно и размеренно. Единственным исключением продолжало оставаться бесконечное купание.

В середине августа приехал Володя и заторопил их домой. У него был в самом разгаре процесс, и долго отсутствовать он не мог. Собрались быстро. Маргарита попросила отвезти её к морю и дать ей побыть с ним наедине. Отец посадил её на берегу, близко к воде и ушёл. Убедившись, что её никто не видит, Маргарита подтянулась поближе и руками опустила ноги в воду. Вода была тёплая. «Спасибо тебе, - прошептала морю Маргарита. – Я ещё к тебе вернусь» - Она размахнулась и бросила монетку.

Страшное лето

Это было второе страшное лето Леонида Васильевича. Пожалуй, оно было даже страшнее, чем то, когда после несчастья они бегали по врачам, и с каждым днём надежды на выздоровление Маргаритки становилось всё меньше и меньше.

Он буквально вытолкал Наташу в отпуск во Владимир, щедро снабдив её деньгами, и запретил возвращаться до приезда Маргаритки с Еленой. Володя целыми днями пропадал в офисе и появлялся дома не раньше часов одиннадцати-двенадцати. К этому времени Леонид Васильевич старался уходить в свой кабинет, запирался там и делал вид, что уже спит. Он не хотел, даже точнее сказать, физически не мог обсуждать с сыном надвигающуюся катастрофу. Он носил в себе своё страшное решение, как наполненную до краёв чашу, и боялся расплескать её. Он теперь много чего боялся. Их возвращения, момента встречи, когда одного взгляда будет достаточно, чтобы понять: вот оно, начало обратного отсчёта… Боялся своей внезапной смерти, которая могла милосердно освободить его от необходимости исполнения решения, но оставить мучиться Маргаритку. Боялся глаз своих родных, которые, заглянув в его глаза, могли прочесть то, что читать им было нельзя…

Долгими ночами он сидел за столом и рассматривал Маргошины фотографии, пальцем гладя её изображение по щечке или по головке, и такая боль переполняла всё его существо, что казалось, выдержать это просто невозможно, а выдержать нужно, потому что только он сможет избавить любимое существо от надвигающегося кошмара.

Часто он вынимал из сейфа свою страшную книгу с затаившимися в корешке ампулами, вынимал их и в тысячный раз со страхом прикидывал, хватит ли на двоих, хотя прекрасно знал, что более чем хватит, но назойливая мысль о том, что двух ампул будет недостаточно, то и дело прокрадывалась в сознание и терзала его гипотетическими последствиями.

Иногда его охватывала безумная надежда, что там, на море, что-то может произойти, какой-нибудь несчастный случай, и всё каким-то образом разрешится само собой, без его участия, но она тут же отступала. «Вот так, наверное, осуждённые ждут казни…» - думал он. Связь с реальным миром становилась всё тоньше и тоньше, и всё больше разрасталось и надвигалось на него нечто огромное, чёрное, страшное, не позволяющее существовать всему остальному, и с неимоверной быстротой пожирающее время.

Июль перетёк в август, август заспешил по направлению к осени, и вот уже вернулась из Владимира Наташа, а Володя купил билет на самолёт.

Он, конечно же, увидел, что Маргоша выглядит ужасно, что личико у неё заострилось, а руки, и без того тоненькие, стали ещё тоньше. Но не это больно резануло его. Леонида Васильевича потряс её взгляд, взгляд человека, увидевшего смерть. Он наклонился, чтобы обнять и поцеловать её, и шепнул ей на ушко: «Всё будет хорошо, я тебе обещаю».