Благодать (СИ)

Он просыпался и просыпался, не вопя лишь оттого, что понимал: сон это, сон, просто очередной сон. И в каждом пробуждении обнаруживал на себе яростно, ожесточенно скачущую Валюшку – администраторшу. Он силился припомнить, чего такого наговорил ей, что она вот так вот без зазрения совести пользует его. И что за пивом она его угостила, что отрубился, едва добравшись до номера? Было не то чтобы неприятно – скорее неловко и дико. Неловко оттого, что окосел с одной бутылки и дико – ну, на нем всё-таки скакала всадница внешности, далекой от его романтических грез. Где-то во сне шестом-седьмом Валюшка скакала всё с тем же ожесточенным упорством, и её потное лицо было перекошено азартом кавалериста, настигающего врага. Ну всё, Валюшка, хорошего понемножку… Он поднял руку ко рту с тем, чтобы, укусив собственную плоть, вырваться из мира сновидений в страну, в которой ты еще не докатился до того, чтобы тебе затрахивали разжиревшие нимфоманки. Глаза Валюшки вдруг обрели осмысленное, перепуганное выражение, и Иван, злорадно ухмыльнувшись, вонзил зубы в мякоть между большим и указательным пальцами левой руки.

Жуткая боль жгутом хлестнула до самого плеча, но тяжесть внизу живота не исчезла. Скачки прекратились – что да, то да. Но Валюшка всё так же восседала на нем, и капельки пота катились по колобково тучному телу, как роса по поверхности тыквы. Иван с силой зажмурил глаза, уверяя себя, что ему просто померещилось, а тяжесть на нем – кусок обрушившегося потолка, ну, или что-то в этом роде. Надо же, подумал он, ещё чуть – и прям по голове. Встряхнув ею, он разлепил веки.

Она хлопала глазами, дыхание ее было частым, как у запыхавшейся борзой – невероятно тучной, - и, приглядевшись, Иван увидел, что пот в складках ее тела кое-где взбился в пену. Он потрясенно застонал, и истолковавшая значение испущенного им звука по-своему, Валюшка горделиво так выпятила подбородок: я, мол, еще и не такое могу. Потом склонилась над ним и принялась тереться об него огромными грудями с сосками в розовых кружках размером с чайные блюдца. Прикосновение оказалось болезненным, кожа на его груди саднила, и Иван подумал, что всё так плохо здесь, то что же осталось от… Он издал слабый, задохшийся всхлип, попытался выскользнуть из-под Валюшки, чувствуя себя попавшим под обвал спелеологом.

— Головонька болит, родненький? — пропела Валюшка и неграциозно вспорхнула – ее груди взметнулись и опали, как крылья тучной бабочки.

— Душа у меня болит, дура, — пропищал он банальное, но уместное. — И еще кое-что.

— Заладил, тоже мне: дура да дура, — незлобливо, но заигрывающее обиженно проворковала она. — И это после всего, что между нами произошло, — она закатила глазки и восхищенно цокнула. А Иван от этого звука вздрогнул.

— То ж по пьяни, — пролепетал он, ловя себя на том, что оправдывается вместо того, чтоб просто дать ей пендаля. — Клофелинщица херова.

— Рассказывай! — недоверчиво и снисходительно усомнилась она. — А пивко у нас забористое.

— Да пошла ты! — он уткнулся носом во влажную от пота подушку.

— И ты такой же подлец, как все, — сказала она заторможено, и медленно натянула халатик, так медленно, словно давала ему шанс одуматься. Шансом не воспользовался; тогда Валетина Дмитриевна склонилась к его уху и прошипела: — А твой дружок припадочный в шесть часов съехал.

— Что? — он вскочил, едва не опрокинув администраторшу, и заметался по комнате, подбирая шмотки и цедя сквозь стиснутые зубы ругательства.

— Тю-у-у, так чё, правда, что ль, дружок твой?

— А сказать не могла, нет? — взбеленился парень, проигнорировав вопрос. — Трудно было? Какие же вы все тут тупорылые! — проорал он от возмущения и от боли в паху, когда натягивал штаны на голое тело – трусы валялись порванные на полу у кровати. Валюшка попятилась к двери.

— Ты ж пьянючий был…

— Ага, конечно! Как трахать тебя, лахудру, так трезвый!..

— Это еще вопрос, кто – кого, — осадила она его.

— Ах, ты, — он подскочил к ней, схватил за ворот халата и принялся трясти так, словно яблонькой она была, а не сорокалетней грузной бабой. — Куда, куда он поехал, я тебя спрашиваю? Или с тобой по-другому поговорить? Так это ж запросто и даже с удовольствием. Развяжу язык, как не фиг делать. Доходчиво?

— Иванушка… — глаза ее округлились еще больше, руки легли на его предплечья. — Я не знала.

— Теперь вот узнала. Куда он направился? За ним приезжали? Девчонка такая, симпатичная, рыжая?

— Так, ага, уехал, ага, с нею, и с этими, ага, ехал, вместе. В Благодать, ага…

— Да не агакай ты. На чем уехали? Номера? Ну что ты таращишься?

— Ты меня не убьешь? — спросила с каким-то восхищением. — Не убьешь ведь, Иванушка?

— Нет, хотя мысль удачная. Да не трясись ты – шутка.

— На автобусе они. Маленький такой.

— «Газель», что ли?

— Какое там. На «ПАЗике» уехали, ага. Раньше-то маршрутный ходил, хоть иногда, а теперь вот…

— Что «теперь»?

— Не ходит. Кого возить-то, стариков? Так они ж бесплатно все, а бензин палить – сам знаешь, почем он нынче.

— Ничего не понял.

— Да Пашка их повез, Подрывалов. Он раньше…

— Короче.