Благороднейший жулик, или Мальчишкам без башенки вход запрещен!

Как Рафа известил меня до этого, пятиэтажка Калининых на самом деле была втиснута в глубины московских лабиринтов. Во дворе стоял автобус, как я понимаю, для последующей транспортировки гроба на кладбище.

По моей спине пробежали мурашки, и я машинально поежилась. Как же я не люблю все эти собрания! Прямо в ту минуту я готова была повернуть обратно и сесть в уже родную мне «Кресту», однако, поймав решительный взгляд Рафы, я расправила плечи и дала себе обещание пережить этот ужасный день без видимых потерь.

Казалось, целую вечность мы поднимались на третий этаж, где находилась квартира Калининых. Теперь в ней проживала лишь Валентина Геннадьевна, женщина, потерявшая мужа и сына с промежутком почти в десять лет.

Рафа отворил входную дверь и пропустил меня вперед.

Первое, что я увидела, это резной гроб из темно-вишневого дерева. Прихожая была настолько маленькой, что сразу же переходила в гостиную площадью не больше тридцати квадратов. Именно там, посередине, в деревянной коробке лежал Слава.

Он был одет в голубой костюм, бледный, но все-таки красивый, удивительно спокойный и умиротворенный. Около него стояли несколько парней, высоких, статных и видных, одетых во все черное. По их внешнему виду я догадалась, что они были коллегами Славы и Рафы. Валентина Геннадьевна сидела на диване, утирая бесконечные слезы, текущие рекой по ее красным щекам. Мне показалось, она даже не замечала никого вокруг: когда к ней подходили, чтобы выразить свои соболезнования, она лишь отстраненно кивала, не сводя стеклянного взгляда с гроба, где покоился ее единственный сын.

Около окна я заметила невысокую миловидную женщину. Ее темно-каштановые волосы были собраны в высокую шишку, а темно-коричневый брючный костюм подчеркивал стройность и статность этой элегантной женщины. Сама владелица «Наимы» не решилась пропустить похороны своего танцора, как мне кажется, самого любимого.

Неподалеку от Илоны Давыдовны полусидела на подоконнике темноволосая девушка. В правой руке она держала сигарету, которая дрожала так, словно гостья сунула два пальца в розетку. Ее пышные кудрявые волосы были собраны в неаккуратный хвост, но костюм-двойка из темно-зеленого хлопка был выглажен и выглядел довольно опрятно. Макияжа на ее лице не было вовсе, она уже не плакала, но ее глаза все еще были красными и немного опухшими. Кажется, Слава назвал ее Милой. Не то Надя, не то Зоя.

В квартире также присутствовали несколько пожилых женщин, которые стояли поодаль и шептали молитвы. Скорее всего, соседки, которые помнили Славку еще пацаном.

Рафа нежно подтолкнул меня к гробу, и я, будто на протезах, приблизилась к телу нашего друга.

В моей голове крутилось много мыслей, главным образом я вспоминала Славку еще мальчишкой. Пыталась как-то зафиксировать в своей памяти его пшеничные локоны, глаза цвета чистого неба после дождя и очаровательную улыбку. Неужели я больше никогда не увижу его живым, не услышу его голоса, не коснусь его руки?!

На моих щеках снова появились черные разводы.

Я повернулась к Рафе и уткнулась в его широкую грудь, совершенно наплевав на то, что похожа на грустного клоуна с растекшимся гримом.

Рафа с готовностью подождал, пока из меня не выльются все слезы, и, когда я от него отстранилась, осторожно провел пальцами по моим щекам, вытирая с них остатки размазанной туши. Я попыталась улыбнуться в ответ, но у меня не получилось. Сипло проговорив «спасибо», я отошла в сторону и дала Рафе побыть с лучшим другом наедине.

Он с благодарностью мне кивнул и наклонился к Славе. Губы парня что-то шептали, но я не могла расслышать что. Да мне и не очень хотелось. Рафа прощался со своим лучшим другом, и только им двоим было известно об их последнем разговоре.

Минут через десять в квартире появилась Кристина. С трудом проковыляла из прихожей в гостиную, а под руку ее поддерживал знойный брюнет, которого звали Егор. Именно ему была поручена миссия привезти к Калининым девушку Славы.

Кристина, не удостоив взглядом никого из присутствующих, сначала замерла при входе в большую комнату, словно у нее случился паралич всех мышц. Ее большие изумрудные глаза с невероятным ужасом глядели на гроб. Она как будто не могла поверить в то, что видела перед собой. А затем, с резвостью тигрицы, кинулась к Славе, схватила его руку и прижала к своему сердцу, издавая поистине страшные звуки. Это даже был не плач, скорее вопль смертельно раненного животного.

Илона Давыдовна с неприкрытой жалостью наблюдала за девушкой, а Валентина Геннадьевна, по-моему, даже не заметила ее прихода.

От плача Кристины мне стало еще хуже. Рафа, стоявший около нее, легонько поднял Нестерову с колен, положив руку Славы обратно ему на грудь, и обнял девушку, что-то зашептав ей на ухо. Ее плач постепенно сошел на нет, жуткие вопли сменились жалостливыми завываниями, какие случаются у детей после часа беспрестанного рева.

Время в этом доме как будто замерло, и я с удивлением обнаружила, что находилась там уже полтора часа, когда парни из «Наимы» взяли гроб, чтоб отнести его вниз в автобус. Рафа и Егор несли тело Славы первыми.