Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

В армии, где отряды особого назначения, стали создаваться гораздо позже, чем на флоте, ощущалась острая необходимость в наборе соответствующих пилотов, и для получения нужного числа кандидатов, вероятно, оказывалось более прямое давление.[820] Однако даже здесь никогда не отбрасывали принцип добровольного вызова. Лейтенант Нагацука описывает сцену, имевшую место в ночь на 3 марта 1945 года, когда его вместе с двумя десятками товарищей пилотов вызвали в штаб к командиру:

Он посмотрел на каждого по очереди, и его глаза, обычно мягкие, казалось, пронзают нас насквозь. «Как вы знаете, — сказал он наконец серьезным голосом, — в нашей армии не хватает пилотов, топлива, самолетов, боеприпасов — фактически всего. Мы, таким образом, находимся в критическом положении, и нам остается лишь одно:

таранить авианосцы, как это сделали в прошлом многие из ваших товарищей. Два часа назад наше соединение получило приказ сформировать отряд специального назначения, и сейчас я уполномочен просить вас…» Он ненадолго умолк, а затем продолжал:

«…вызваться на эту операцию. Однако, у вас остается свободный выбор. У вас есть двадцать четыре часа для обдумывания; вы дадите мне ответ до 20:00 завтрашнего дня. Каждый из вас явится ко мне лично.[821]»

Что больше всего поразило Нагацука в тот момент, это, что его командир использовал слово «просить»; как он указывает, «в армии вышестоящий всегда приказывает, а не просит.» На следующее утро, когда Нагацука и его сослуживцы завтракали в столовой, один из них внезапно сказал. «Ведь мы все готовы отправиться на операцию, так? Тогда пошли к нему все сразу и дадим ответ!» Все согласились, только один весело предложил сперва закончить с едой.[822]

Что заставляло большое количества серьезных, хорошо образованных молодых людей столь драматично приносить в жертву свои жизни? Определенные общие идеи повторяются в письмах, дневниках и стихотворениях, составляющих главный источник исследования личности камикадзе;[823] хотя есть много индивидуальных вариантов и отличий, эти темы важны для понимания японской героической традиции в том виде, в котором она просуществовала вплоть до нашего века.

Ненависть к врагу и желание отомстить за погибших друзей — мотивы столь часто приводимые для объяснения (или оправдания) ярости солдат в бою — не представляются доминировавшими в психологии бойцов-камикадзе. Часто они упоминают о своем долге охранять священную землю Японии от иностранного загрязнения и предлагают свои жизни для защиты своих семей. Однако это никогда не принимает формы «нутряной» ненависти к вражеским солдатам, или расового антагонизма в отношении Запада. Это, скорее, выражает острое чувство необходимости компенсировать все то доброе, что они получали с рождения. Таковое признание долга благодарности (он) и твердая намеренность оплатить его любой жертвой, какая окажется необходимой, является основой японской морали и на протяжении многих веков было сильнейшим воодушевляющим моментом, — как в мирное, так и в военное время. Во время войны на Тихом океане, мотивация категорией он, разумеется, относилась не только к камикадзе, но, кажется, их она стимулировала особенно интенсивно, и намеренная полнота их самопожертвования являлась степенью их благодарности.

Они были благодарны, прежде всего, Японии — стране, в которой родились, и императору, воплощавшему ее уникального «государственное устройство» (кокутай) и добродетели. Во все новых и новых описаниях самоубийственных атак мы читаем о том, что последние слова пилотов относились к императору, который, несмотря на несколько тусклую персональность, являл собой высшую фигуру отца японской нации-семьи. Приведем выдержку из последнего письма, которое лейтенант Ямагути Тэруо из двенадцатой воздушной армии написал своему отцу непосредственно перед вылетом на операцию: