Благословение и проклятие инстинкта творчества

– запамятовать адрес своего места жительства (Н. Винер, О. Шпенглер, Эм. Ласкер);

– утратить пространственные и временные ориентиры (И. Ньютон, Д. Дидро, О. Бальзак, Л. Бетховен, Ф. Шуберт, П. Филонов, Н. Тесла, М. Склодовская-Кюри, С. Ковалевская, Дж. Нейман и др.);

– не узнать знакомого и принять незнакомца за своего (И. Крылов, М. Загоскин, К. Бэр, А. Эйнштейн, А. Белый, Л. Мунштейн и др.);

– допустить небрежность в одежде (Ф. Остерман, А. Суворов, А. Линкольн, В. Соловьёв и др.);

– считать «бесполезными отправлениями» потребность в еде, отдыхе и сне (Л. да Винчи, М. Буонарроти, И. Ньютон, М. Ломоносов, Г. Лейбниц, Л. Бетховен, Н. Паганини, А. Бородин, П. Лебедев, Ф. Цандер, В. Хлебников и др.);

– при высоком интеллекте демонстрировать свойства «девичьей памяти»: забывать о своих научных регалиях, терять деньги и документы, ключи, портсигар, портфель и т. д. (И. Ньютон, Ш. Фурье, К. Линней, Ч. Дарвин, Й. Гайдн, Л. Бетховен, Д. Дидро, Ф. Феллини, А. Алехин, Р. Рети и т. д.);

– утратить «реакцию на быт» при общении с простыми, обиходными вещами: выйти из комнаты через окно, налететь на фонарный столб, записать «формулу открытия» на спинке кареты, залить чернилами рукопись, опрокинуть хозяйственный стол, закурить сигарету с другого конца и т. д. (И. Ньютон, А. Ампер, М. Остроградский, О. Бальзак, М. Ломоносов, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо, В. Немирович-Данченко, В. Хлебников, Р. Ивнев, Л. Ландау, А. Ахматова, М. Цветаева, А. Алёхин, Р. Рети и т. д.).

В определённом смысле повышенная нервная инерция («инерция мышления», «инерция работы») может рассматриваться как компонент виртуозного мастерства. Будучи, действительно, «профессорами неземных наук», Ж. Бюффон (1707–1788), Д. Дидро (1713–1784), О. Бальзак (1799–1860) часто забывали время и место своего реального пребывания – герои из их вымышленного мира как будто вытесняли из жизни их самих… Находясь именно в таком «запредельном» состоянии, Альберт Эйнштейн (1879–1955) однажды неправильно отсчитал плату за проезд. В блаженном неведении кто перед ним, кондуктор отчитал нерадивого пассажира, умудрившегося допустить ошибку при расчёте стоимости проездного билета. Зря он вообще воспользовался услугами городского транспорта! Ему же накладнее… Чтобы не обнаружить свою «инопланетность», Сальвадор Дали (1904–1989) опасался ездить в трамвае, но однажды, попав туда по случаю и услышав, что билет стоит «пятьдесят», отсчитал… 50 песет. Имел ли он деньги более мелкого достоинства или вообще не догадывался о существовании «медяков»?

Впрочем, считая себя аристократом духа, С. Дали успешно культивировал образ «расчётливого безумца»: появлялся на публике в шляпе, украшенной протухшей селёдкой, вносил в зал многометровую краюху хлеба, а однажды пришёл на лекцию … в водолазном костюме…

Нарушение общественного этикета? Не только. Художник-творец в неудержимом порыве своём демонстративно эпатажен и не прочь удивлять и шокировать, чтобы «восстановить в правах» свою философию жизни. И этим грешат не только легкомысленные служители муз!

Когда в 1912 году немецкий физик Дж. Франк (1882–1964) принимал кафедру в Пражском университете, его декан потребовал от него «быть человеком нормального поведения». Это «дополнительное» условие не казалось излишним, ибо предшественником Франца на стезе наставничества молодых был такой оригинал, как… Альберт Эйнштейн! Хотя Эйнштейн имел диплом преподавателя физики, он «походил скорее на итальянского виртуоза со скрипкой в руках» (Дж. Франк). Противясь необходимости «забивать голову всеми несущественными данными науки», он старался импровизировать. «Эйнштейн говорил живо и ясно, без всякой напыщенности, чрезвычайно естественно и порой с оживлявшим аудиторию юмором», – вспоминал очевидец его вступительной лекции в Пражском университете. А жрицам науки, облачённым в чёрные мантии и блюстившим «университетский статус», казалось, что юмор и наука – две вещи несовместные…

Такова тяжёлая печать «общего ранжира»! Но, может быть, для гения она особенно тяжела. Так, врождённая гениальность физика Дж. Максвелла (1831–1879) характеризовалась всеми признаками вяло текущей патологии. Застенчивый и скромный, он стремился жить уединённо – и продолжал отличаться от других. Он с трудом контактировал со своими школьными соучениками, и те, в отместку за инаковость, дразнили его за манеру «говорить и одеваться, как настоящий дуралей».

Велимир Хлебников (1885–1922), принадлежавший к тому же кругу «безумных гениев», не успел оставить своих воспоминаний. Зато много и охотно свидетельствовали о нём. «Хлебникова в глаза называли идиотом, – повторяет А. Лурье расхожее словцо, – и я видел, что он обидного, говорившегося о нём не слышит и не воспринимает» (из сборника «Воспоминания о серебряном веке», СССР, 1993 г.).

Вероятно, эта инаковость не от «нечувствительного забвения». Дж. Максвелл и В. Хлебников не только своенравно говорили и одевались, они так своенравно мыслили. «Мыслили, как марсиане», производя впечатление неисправимых школьных дебилов.