– Да, – подтвердил Фэн Синь, – с обеих сторон копилось напряжение, вот и прорвалось. И те и те клянутся, что не они первыми начали… А как итог – массовые беспорядки.
Тут стражник, возглавлявший конвой, провозгласил:
– За подобные бесчинства полагается строгое наказание. Будете стоять на всеобщем обозрении в кандалах, чтоб в следующий раз неповадно было!
После этих слов солдаты отступили, а жители столицы стали кидаться в мужчин Юнъаня овощными очистками и тухлыми яйцами. Несколько арестантов постарше принялись отвешивать во все стороны поклоны и приговаривать:
– Простите, господа, простите! Пожалуйста, проявите милосердие!
Самому Се Ляню проблема виделась высосанной из пальца, однако он мог понять чувства людей. Он уточнил:
– Так что, это правда? Нашли ту собаку?
– Да кто ж теперь знает, – покачал головой Фэн Синь. – Мясо съели, косточки выбросили – и ищи-свищи. Но судя по тому, как они держатся, не похоже, что украли.
Стражники, конечно, предпочли принять сторону местных: доказательств нет, но, раз уж дошло до членовредительства, всю вину махом повесили на пришлых. К тому же столичные мужчины больше ценили развлечения, нежели драки, и в этом плане сильно уступали чужакам. Похоже, в этот раз им серьёзно досталось, и, почувствовав себя уязвлёнными, люди возжелали мести.
Принц покачал головой, скользнул взглядом по толпе и вдруг увидел знакомую фигуру: среди других мужчин, понуро опустив взгляд, стоял Лан Ин – тот самый несчастный, что закопал в лесу покойного сына!
Се Лянь оцепенел от неожиданности. Кто-то рядом проворчал:
– Такое чувство, что последние месяцы народу из Юнъаня всё больше и больше. Да наглые такие, уже и драться начали.
– Уж не заявятся ли они сюда все сразу?
Какой-то господин, с виду похожий на торговца, яро замахал руками:
– Государь этого не допустит! На днях чужаки из Юнъаня обнесли мой дом! Что начнётся, если они все к нам переедут?!
И тут Лан Ин, который до этого стоял повесив голову под градом овощных очисток, поднял на него глаза и спросил:
– Ты видел?
Мужчина не ожидал, что кто-то станет ему отвечать, и переспросил в недоумении:
– Что?
– Ты своими глазами видел, что вещи украли люди из Юнъаня?
Торговец замешкался.
– Сам я не видел… Но ведь раньше всё нормально было, а после вашего приезда меня обокрали! Не может это быть простым совпадением!
– Вот оно что, – кивнул Лан Ин. – Раньше воровали ваши, а теперь – обязательно наши…
Едва он договорил, в щёку ему впечаталась гнилая хурма и оставила большое красное пятно возле рта. Торговец разразился хохотом, а Лан Ин с безразличным видом замолчал и больше ничего не говорил.
Прилюдное наказание длилось до вечера. Несколько раз Се Ляню даже пришлось вмешаться: когда из толпы швыряли острые камни, он незаметно отводил их в сторону, чтобы не попали никому в голову. Постепенно зеваки стали расходиться; стражники решили, что достаточно, и наконец сняли кандалы, предупредив, что ещё раз подобное повторится – и кара будет куда более суровой. Те из мужчин, что были в летах, усердно гнули спины, кивали и улыбались, рассыпаясь в извинениях, а Лан Ин с отрешённым видом в одиночестве пошёл прочь как ни в чём не бывало. Се Лянь проследил за ним, подгадал время и выскочил из-за дерева, преградив дорогу.
Во взгляде парня вспыхнул страх. Испуганный таким внезапным появлением, он едва не вцепился принцу в горло, но в следующее мгновение разглядел, кто перед ним, успокоился и бросил только:
– А, это ты.
Се Лянь принял тот же облик даоса в белом, что и тогда, на горе Тайцаншань. Реакция Лан Ина его несколько обескуражила, и он подумал: «Ого, такой себя в обиду не даст». А вслух сказал:
– Я же подарил тебе алую бусину. Почему ты не вернулся с ней в Юнъань?
– Мой сын здесь. Поэтому и я здесь. – Помолчав, Лан Ин достал из-за пояса бусину и спросил: – Хочешь забрать её? Так держи.
На руке, которую он протянул, отпечатался след кандалов. Се Лянь поспешил отказаться:
– Не надо. Лучше возвращайся. Сегодня в Ланэрвань был дождь. – Он указал на небо: – И завтра будет. Я обещаю!
Но Лан Ин только покачал головой:
– Уже неважно, есть там дождь или нет, – я не вернусь.
Се Лянь с горечью смотрел на его удаляющийся силуэт, не говоря ни слова.
В смертной жизни он не сталкивался со сложностями и привык делать всё, что пожелает. После вознесения же страдания – свои и чужие – словно обступили принца тесным кольцом. Ничего нельзя было сделать напрямик, на каждом шагу всплывали непредвиденные обстоятельства, и, как бы он ни выкручивался, в итоге вечно выходило что-то не то. Се Лянь вздохнул и направился в свой храм – разбирать накопившиеся за несколько дней молитвы верующих.
Но был в тот момент человек, на которого проблем обрушилось ещё больше, – правитель Сяньлэ. Опасения государя стали реальностью: те пятьсот человек из Юнъаня оказались только началом.