Благословенный

— Александр Павлович, да это невозможно! Тут одной Сибирью не обойдётся: не сносить мне головы!

— Успокойтесь, Екатерина Романовна! Не пойман — не вор! Буде бы у нас умели расследовать такие преступления — тогда да, а так… Никто и не дознается, где напечатана эта книга!

— Но вы же намерены ещё и распространить её… Любой недоброжелатель сможет воспользоваться случаем, чтобы надёжно свести со мною счёты!

Черт… Она боится. Впрочем, и я бы на её месте тоже боялся!

— Хорошо, давайте поступим так: вы печатаете книгу и кладётё её в надёжное место. Как только открывается «окно возможностей» — я полагаю, вы понимаете, о чём я — мы её распространяем среди целевой аудитории. Целевая аудитория, если что — это армия Суворова, 50 тысяч штыков, готовых выступать против безбожных французишек. Только применим мы её не снаружи, а внутри страны — этот корпус будет охраною моего царствования. Но надо их убедить в том, что делают они правое дело, может быть, даже и вопреки своим финансовым интересам. Вы готовы? Вы со мною?

Екатерина Романовна наградила меня долгим пристальным взглядом, будто пытаясь прочесть в моих глазах свою судьбу.

— Александр Павлович, — наконец произнесла она. — Я согласна сделать всё это… но если дела пойдут не так, — Господь вам судия!

* * *

12 апреля 1795 года

…это ужасно, — произнесла, наконец, Наташа Суворова. — Ужасно. Неужели все мужчины таковы?

— Не могу сказать вам насчёт всех, я не имел чести знать всех мужчин не то что мира, а и Петербурга. Но да, многие таковы — отвечал ей я, осторожно беря её безвольно опущенную руку.

— Конечно, — с сухими звенящими слезами в голосе продолжала она, — мы ещё не повенчаны, и, вроде бы, он может делать, что душе угодно. И всё равно это мерзко. Брак — есть таинство. Так меня учили всю жизнь. А тут какая-то, прости меня Господи, случка! Ещё и обставили всё, как языческий обряд… Отвратительно.

— Ну, видите, что мы только что услышали с такой откровенностью от этой девицы, Арталии: многих женщин это устраивает. А когда есть предложение — возникает и спрос! Я, конечно, никого не оправдываю, но ведь не все способны побороть искушение!

— О, не защищайте его!

— Ни в коем случае. Мне так жаль…

Я обнял её за плечи, пытаясь успокоить; рука нежно гладила её по голове, как обиженного ребёнка; мои губы коснулись её виска… Она повернула заплаканное лицо, пряча его у меня на груди; крепко обняв девушку за вздрагивающие плечи, я поцеловал её макушку с коротко заколотыми шелковистыми волосами… Нет, не будет свадьбы Зубова с Суворовой!

* * *

11 мая 1796 года

— Принц Александр, мы знакомы уже третью неделю, и вы всегда были добры и учтивы и с моими сёстрами, и со мною. Я должна сделать вам признание, Ваше высочество: моё сердце несвободно. Я уверена, что такой знатный и красивый молодой человек, как вы, непременно обретёт свою любовь; возможно, одной из счастливиц станет моя добрая Антуанетта, или милая Юлианна; и я буду всем сердцем рада за них. Но, Ваше высочество, заклинаю вас: не склоняйте свой благосклонный взор в мою сторону! В наших беседах, вы много раз высказывали мнение, что брак должен свершиться исключительно по любви, минуя меркантильные расчеты; так позвольте мне следовать своему предначертанию, данному на небесах, а не в разговорах дипломатов и министров!

Я внимательно смотрю на старшую кобургскую принцессу. София Фредерика Каролина Луиза, бледная, но решительная, стоит напротив меня; губы её сжаты, взгляд твёрд.

Смелая девушка! Принцессам с младых ногтей промывают мозги насчёт «долга перед династией», и обязанности выйти замуж по указке родителей; а она набралась смелости взять свою судьбу в собственные руки. Французских романов, поди, начиталась, хе-хе. Последние несколько дней я больше общался со старшенькой, чем со всеми остальными — ведь младшую забронировал Константин, а средняя уж совсем некрасива, да ещё и глуповата, — и София Фредерика, видимо, решив, что я склоняюся к ней, решилась на этот каминг-аут. Впрочем, это мне на руку… да что там говорить — это огромнейшая удача! Только надо теперь всё продумать и обговориться с принцессой!

— Ваше Высочество, — начал я, стараясь не показывать охватившего меня возбуждения, — я вас прекраснейше понимаю и поддерживаю. Более того — я ровно в том же, как и вы, положении! Позвольте мне помочь вам; но, однако же, и вам придётся содействовать мне. Я изображу себя влюблённым, а вы меня отвергнете — тем самым вы продемонстрируете всем своё гордое намерение вступить в брак с любимым вами лицом! Кстати, кто он?

— Мосье Эммануэль фон Менсдорф, француз, покинувший отечество ввиду несчастных обстоятельств, которые, увы, общеизвестны…

— И, я полагаю, он теперь небогат…

— Вы очень проницательны, Ваше Высочество!