Благословенный

Теперь мы — венценосная чета, — обернувшись к собравшимся в соборе, слушали «Многия лета!»; иерархи читали молитвы, а с улицы неслись звуки салюта: сто один артиллерийский залп сотряс воздух.

Теперь пришло время «помазания» Возле Царских Врат на полу был расстелен квадрат золотой парчи; я вступил на него. Митрополит лёгкими движениями нанёс мне елей на лоб, на веки, на нос и на рот, на руки, на грудь и на уши; затем митрополит Амвросий аккуратно промокнул масло хлопчатобумажным платком. Сойдя с парчи, я наблюдал, как то же проделали и с императрицей. Раздался громкий всхлип: это был Суворов.

«Совсем расчувствовался старик. Не привык к пышным и пафосным торжествам», — подумалось мне, пока митрополит Платон во весь голос читал нам здравицу:

— Радуйся, помазанниче Господень! Радуйся, утвержденный печатию дара Духа Святаго! Радуйся, благодати ковчег! Радуйся, благоуханием помазания всех нас усладивший! Радуйся, сопричисленный к иерархии небесной! Радуйся, во всей России утверждаясь!

Тут отворились «царские врата», и я введён был сквозь них митрополитом Платоном внутрь алтаря. Здесь вновь поставили меня перед «трапезою» — столом, также накрытым покрывалом из золотой парчи, и митрополит причастил меня святых тайн по «царскому чину», как обыкновенно причащаются священнослужители: особо кровь и особо тело Христово. Императрицу причащали перед царскими вратами по обычному, принятому для мирян чину. «Как лохушку. Позор!» — невольно подумалось мне.

Наконец, нам поднесли крест для целования, и начались со всех сторон поздравления, продолжавшиеся, казалось, бесконечно. И вот, наконец, я поднялся на Красное крыльцо и оглашаю свой Манифест о восшествии на престол.

Соотечественники мои, братья и сёстры!

Принимая бразды правления Российскою Державы, обещаю править по заветам Петра Великого и Екатерины Великой. Объявляю, что отныне и навсегда во всех частях Российской державы отменяется всякая крепостная зависимость; все крепостные люди без изъятия отныне свободны со всем своим имуществом. Земельные владения остаются за дворянами, всё прочее крестьянское имущество остаётся за ними. Все телесные наказания полностью уничтожаются, запрещаются пытки. Император признаёт наличие у подданных естественных и неотъемлемых прав, необходимо облекаемых в вид Основного закона. Отныне законотворчество будет проходить посредством Земских соборов под сению Правительствующего Сената…

Заученные наизусть слова легко и охотно рвутся на волю, как горлицы, выпускаемые на свадьбе. И мысли мои уносятся далеко, к тем решениям и событиям, осторожным или дерзким шагам, что привели меня сюда и позволили произносить теперь эту безрассудно-гордую речь…

Лето 94 год

— Екатерина Романовна, у меня к вам очень серьёзный разговор. Говорят, вы опять попали в немилость к государыне Императрице?

Графиня Дашкова мрачно кивнула.

— Слухи не врут. Я вызвала неудовольствие Ея Императорского величества, напечатав пьесу господина Княжнина «Вадим Новгородский». Боюсь, что в фаворе мне уже не быть!

— Императрица сочла это произведение вольнодумным? Понятно. Последнее время очень многое из того, что раньше было можно, теперь становится нельзя, не так ли?

— Ах, Александр Павлович, признаюсь вам откровенно: я страшно устала от всего этого, и думаю уже об отставке!

— И это я понимаю. Мне кажется, вы просто не сходитесь с императрицей во взглядах на очень многие вещи…. И я, признаться, тоже!

— Возможно. Но к чему этот разговор, Александр Павлович?

— Я просто хотел сказать, что разделяю ваши мысли, что я — на вашей стороне. А вы? Вы на моей стороне?

Графиня, очевидно не понимая, куда я клоню, озадаченно смотрела на меня.

— Александр Павлович, вы ещё так молоды, но уже столь многое сделали для нашей науки… И, полагаю, когда вы примете власть в нашей стране, вы совершите ещё немало благих деяний!

— Я на это тоже надеюсь. Только вот, знаете, решительно ничего невозможно совершить, не имея помощников и единомышленников. Могу ли я считать вас своим единомышленником?

— Конечно же!

— Знаете, о чём я мечтаю больше всего? Отменить в нашей стране рабство. Готовы ли вы помочь мне в этом?

Графиня впилась мне в лицо стальным взглядом.

— Такое деяние было бы сродни подвигу Геракла… — наконец произнесла она. — Екатерина Алексеевна пыталась, и у нее ничего не получилось…

Тут пришло время удивляться мне.