Блаженны алчущие

Пол не сможет сказать ей "нет" на такую просьбу. А уж с матушкой она всегда договорится… К тому же, Ренэ и правда соскучилась по ней. В какой восторг придет матушка от здешних магазинов, от огромного особняка Валенна, от гардероба Ренэ!..

Пол наморщил лоб, задумавшись. — Что ж, если ваш отец отпустит ее, это было бы просто чудесно.

Отец будет не в восторге, но матушка, конечно, сумеет подобрать нужные слова. Да и отец, сколько бы ни ворчал, просто не посмеет ответить отказом на приглашение, исходящее от его могущественного зятя.

— Значит, договорились. И все же это жестоко с вашей стороны, бросать меня одну так скоро после свадьбы. Я скажу матушке, что вы злой, дурной муж.

— Дорогая Ренэ, я буду страдать в разлуке куда больше вас, — отозвался Пол, со смехом ее целуя.

— Ах, вот как вы считаете! Ну да, конечно… На войне, должно быть, не только опасно, но и довольно интересно, раз вас туда так тянет. Всякие стычки, подвиги и другие развлечения. А я… Что буду делать я тут, без вас?!

Спрятав голову у Пола на плече, Ренэ начала прикидывать, сколько дней осталось до его отъезда.

~*~*~*~

V.

Этот вечер принес ему записку из Дома Алхимика.

"Приходи завтра после шести. Очень жду тебя". Буквы плясали и кривились, словно та, что выводила их, смотрела на листок сквозь завесу слез. Так не похоже на обычно четкий, уверенный почерк Эллис. Бедная девочка.

Разумеется, он придет.

Прощание — что может быть более горьким. И сладким. Последние, самые отчаянные, самые страстные поцелуи с соленым привкусом слез. Занятие любовью, торжественное, как священный ритуал. Каждое прикосновение, каждое движение врезается в память навсегда.

Слуга, передавший записку, шепнул, что в кабинете его уже почти час ждет Ален. Ах, ну да. Он же был вызван им для беседы, еще один человек-недоразумение, которому надо напомнить, где его место.

Стоило войти в кабинет, как Ален, сидевший, сцепив руки в замок, на краю кресла, тут же откинулся на спинку, пытаясь принять независимый вид. За вызовом в его взгляде легко читались истинные чувства — он догадывался, почему здесь, потому-то и прождал кротко столько времени, послушный, как дрессированная собачонка.

Филип встал перед столом, присев на край, и с полминуты молча любовался гостем, его бледной физиономией, все еще припухшей от ударов, которыми столь щедро одарил ее Грасс.

С каждым мгновением Ален волновался все заметнее. Помариновав его в уксусе собственных сомнений, Филип приступил прямо к делу. — Мне стало известно, что вы наняли отряд уличного сброда убить нашего общего знакомого.

— Только в крайнем случае, — не стал отпираться Ален. — Они должны были избить его… сильно.

— Вот только, к сожалению, у этого человека нет привычки позволять бить себя.

Ален побледнел еще больше, слишком возмущенный, чтобы говорить. — Понимаю, — ответил, наконец, голосом таким сдавленным, словно в глотке у него застрял вчерашний ужин. — После того, как вы были свидетелем моего унижения, вы считаете себя вправе издеваться надо мной. Наверное, вы правы.

— Я издеваюсь надо всеми, особенно над глупцами. И подлецами, а вы повели себя, к моему удивлению, как тот и другой.

— Но что я должен был делать?! — Ален подскочил с кресла и в волнении прошелся из стороны в сторону. — Вы сами понимаете, такое оскорбление дворянин обязан смыть кровью… или не жить!

— Ах, давайте без драмы, — поморщился Филип, ловя себя на том, что ему до чертиков надоели все эти дворянчики и их честь, с которой они носились, как пес с костью, за неимением других достоинств. — Если на вас нападет бешеная собака, или медведь, вы тоже почувствуете себя оскорбленным? Кевин Грасс опаснее и того, и другого. Но раз уж гордыня не дает вам спать, вызовите его на дуэль. Это будет глупостью, но подлостью не будет.

Ален перестал мелькать перед глазами, остановившись, как вкопанный. Мучительные колебания отражались на его лице. — Поймите, я ведь не могу позволить себе сойтись на дуэли с человеком, которого выставляли у позорного столба! С Ищейкой!

Нахлынувшая холодная ярость удивила его самого. — Так привыкайте быть битым, сударь! — прошипел он, склоняясь вперед, и Ален отпрянул, сглотнув.

Не стоит злиться по такому ничтожному поводу, напомнил себе Филип. Это лишь партия в теннис, на которую соперник пришел без ракетки.

Он обошел стол, прихватив по дороге бокалы и кувшин с вином, и уселся в свое кресло, закинув ногу на ногу. — Вы признались мне в преступлении. Я могу отправить вас в Скардаг — там уже сидит немало людей с самыми благородными именами, это, конечно, не будет оскорбительно для вашего достоинства, скорее, наоборот, — Он выдержал паузу, дав Алену время призадуматься над этим. Слово "Скардаг", как обычно, действовало безотказно, придав бледным щекам кавалера сероватый оттенок — словно тюремные стены уже отбросили на них свою мрачную тень.