Блаженны алчущие

Бэзил снова вздохнул, но это был совсем другой вздох. — Да. Да, получше. Сейчас я еще выпью хорошего вина, — добавил он с горечью, которую не прогнали даже марципаны, — и снова погружусь в блаженный полусон, словно поросенок в роскошном загоне, не знающий, что где-то уже точат ножи. Лучше бы и не знал…

— Послушайте, — сказала она как можно мягче, — если вы не хотите рассказывать вашему отцу, мы можем позвать вашу тетушку. Уверена, она что-нибудь придумает.

Бэзил устало покачал головой. — Вы не понимаете…

— Да уж где мне. Я ведь слишком глупа.

— А, обиделись! — усмехнулся он. — Не стоит. Наблюдения за миром давно показали мне, что глупость — одна из необходимых составляющих счастья.

— В таком случае вы, должно быть, необыкновенно умны, — заключила Ренэ.

Похоже, он принял это за шутку, потому что громко фыркнул. — Ха! Достойный ответ. Умеете вы иногда сказать… А вообще можете обижаться, если хотите. Я просто говорю, как есть. Вы и правда дурочка, что совершенно естественно, сложно ставить это вам в вину. Понятия не имеете о мире, в котором оказались, да и о большом мире вокруг нас, полагаю, вам известно чуть больше, чем ничего. Я могу поделиться с вами всем, что известно мне, и тогда вы будете не более невежественны, чем обычный светский повеса, — не слишком высокая планка. Правда, веселее вам не станет, — Он опять вздохнул, откидывая голову к стене. — Зато вы храбрая… Этому не научишься.

— Вовсе нет, — запротестовала Ренэ, но Бэзил ее не слушал.

— Что бы вы сделали, — спросил он вдруг, и она с испугом заметила, что его взгляд снова стекленеет, — если бы ваш отец бил вашу мать?

Она уставилась на почти-принца. Ее отец был человек раздражительный, вспыльчивый, но матушка всегда умела его успокоить, и было почти невозможно вообразить, чтобы она позволила себе нечто, способное настолько его разгневать.

И все же Ренэ честно попыталась представить подобный ужас. Матушку она любила куда больше отца, что считала совершенно естественным. Если бы он обижал ее…

— Даже когда наши родители поступают иногда дурно… — неуверенно начала она. — Нам не дано их судить. Да и что здесь можно поделать?

— А если бы вы узнали, — Он сжал ее запястье, и Ренэ вздрогнула от ледяного прикосновения, — что ваш отец убил вашу мать? И подумывает убить вас.

— Я отравила бы его! — вырвалось у нее. Ренэ тут же прикрыла рот ладонью. Что за бред она несет? Под пристальным взглядом черных глаз, странно жгучих на почти прозрачном лице, в голове у нее все перемешалось.

Бэзил кивнул, как будто удовлетворенный ее ответом. — Вы-то смогли бы. Я в вас не сомневаюсь. Это звучало как комплимент.

— Что за ужасные вещи вы заставляете меня говорить, — Она высвободила руку и отодвинулась со всем достоинством, какое возможно, когда перемещаешься на корточках. — А потом используете против меня.

Хотелось верить, что он рассуждает… что там за слово? Ах, точно.

— Вы ведь говорите просто понарошку? — уточнила она осторожно.

— Вы имеете в виду — теоретически?

— Да, или это.

Бэзил молчал довольно долго, а когда заговорил, голос его был почти шепотом. — Я помню мою мать с разбитой губой и красным пятном на щеке, и его — рядом с нею, с занесенной рукой. А она смеялась ему в лицо, весело, будто это все забавная шутка. Скажите, как может человек смеяться, когда?.. Он снова замахнулся, а она сказала, помню: "Какое представление вы устроили на глазах вашего сына, Томас. Ай-яй-яй, бедный трусишка теперь опять не будет спать по ночам". Он повернулся ко мне, похожий на дикого зверя, страшный. И я… я просто убежал, — Верхняя губа задрожала. — Филип бы вмешался — небось, бросился бы защищать отца, чтоб не отбил себе руки. Но он бы не сбежал, как я.

Ренэ прекрасно знала, что многие мужья колотят своих жен, иногда за дело, а иногда и просто так, срывая злость. Но когда речь шла о такой изящной светской красавице, как мать Бэзила, и невозмутимом Лорде-Защитнике, это все равно звучало дико.

— А сколько вам было лет? — Может, он что-то напутал? Ведь он должен был быть совсем ребенком.

— Не больше пяти, полагаю. Потому что тогда все испортилось, а еще где-то через год она умерла.

— И вы хорошо ее помните?

— Разумеется. Я очень ярко помню то время, отдельные моменты, во всяком случае. А еще помню, что был счастлив. Пока они не разлучили нас с мамой, не запретили с ней видеться, а потом… Потом ее не стало. И я снова сбежал, — добавил он с презрением, направленным, на сей раз, на себя самого. — Тетушка и наш врач повели нас прощаться, а я вырвался и убежал. Почему-то это казалось очень страшным — увидеть ее лицо, после того, как…

Ренэ пронзила жалость к маленькому Бэзилу. Лишиться матери — она не могла представить ничего страшнее. — Думаю, ваша матушка хотела бы, чтобы вы запомнили ее красивой и полной жизни, — сказала она мягко.