Бледное пламя

"Мак-Вэй (наш окулист) в один прием

Поправит косоглазие". Потом -

"А ведь растет премиленькой". -- И в бодрость

300 Боль обряжая: "Что ж, неловкий возраст".

"Ей поучиться б верховой езде"

(В глаза не глядя). "В теннис... а в еде -

Крахмала меньше, фрукты! Что ж, она

Пусть некрасива, но зато умна".

Все бестолку. Конечно, высший балл

(История, французский) утешал.

Пускай на детском бале в Рождество

Она в сторонке -- ну и что с того?

Но скажем честно: в школьной пантомиме

310 Другие плыли эльфами лесными

По сцене, что украсила она,

А наша дочь была обряжена

В Старуху-время, вид нелепый, вздорный.

Я, помню, как дурак, рыдал в уборной.

Прошла зима. Зубянкой и белянкой

Май населил тенистые полянки.

Скосили лето, осень отпылала,

Увы, но лебедь гадкая не стала

Древесной уткой. Ты твердила снова:

320 "Чиста, невинна -- что же тут дурного?

Мне хлопоты о плоти непонятны.

Ей нравится казаться неопрятой.

А девственницы, вспомни-ка, писали

Блестящие романы. Красота ли

Важней всего?.." Но с каждого пригорка

Кивал нам Пан, и жалость ныла горько:

Не будет губ, чтобы с окурка тон

Ее помады снять, и телефон,

Что перед балом всякий миг поет

330 В Сороза-холл, ее не позовет;

Не явится за ней поклонник в белом;

В ночную тьму ввинтившись скользким телом,

Не тормознет перед крыльцом машина,

И в облаке шифона и жасмина

Не увезет на бал ее никто...

Отправили во Францию, в шато.

Она вернулась -- вновь с обидой, с плачем,

Вновь с пораженьем. В дни футбольных матчей

Все шли на стадион, она ж -- к ступеням

340 Библиотеки, все с вязаньем, с чтеньем,

Одна -- или с подругой, что потом

Монашкой стала, иногда вдвоем

С корейцем-аспирантом; так странна

Была в ней сила воли -- раз она

Три ночи провела в пустом сарае,

Мерцанья в нем и стуки изучая.

Вертеть слова любила -- "тень" и "нет",

И в "телекс" переделала "скелет".

Ей улыбаться выпадало редко -

350 И то в знак боли. Наши планы едко

Она громила. Сидя на кровати

Измятой за ночь, с пустотой во взгляде,

Расставив ноги-тумбы, в космах грязных

Скребя и шаря ногтем псориазным,

Со стоном, тоном, слышимым едва,

Она твердила гнусные слова.

Моя душа -- так тягостна, хмура,

А все душа. Мы помним вечера

Затишия: маджонг или примерка

360 Твоих мехов, в которых, на поверку,

Ведь недурна! Сияли зеркала,

Свет -- милосерден, тень -- нежна была.

Мы сделали латынь; стеною строгой

С моей флюоресцентною берлогой

Разлучена, она читает в спальне;

Ты -- в кабинете, в дали дважды дальней.

Мне слышен разговор: "Мам, что за штука

Вестальи?" "Как?" "Вес талии". Ни звука.

Потом ответ твой сдержанный, и снова:

370 "Предвечный, мам?" -- ну, тут-то ты готова

И добавляешь: "Мандаринку съешь?"

"Нет. Да. А преисподняя?" -- И в брешь

Молчания врываюсь я, как зверь,

Ответ задорно рявкая сквозь дверь.

Неважно, что читала, -- некий всхлип

Поэзии новейшей. Скользкий тип,

Их лектор, называл те вирши "плачем

Чаруйной дрожи", -- что все это значит,

Не знал никто. По комнатам своим

380 Разъятые тогда, мы состоим

Как в триптихе или в трехактной драме,

Где явленное раз, живет веками.

Надеялась ли? -- Да, в глуби глубин.

В те дни я кончил книгу. Дженни Дин,

Моя типистка, способом избитым

Ее свести решила с братом Питом.

Друг Джейн, их усадив в автомобиль,

Повез в гавайский бар за двадцать миль.

А Пит подсел в Нью-Вае, в половине

390 Девятого. Дорога слепла в стыни.

Уж бар нашли, внезапно Питер Дин

Себя ударив в лоб, вскричал: кретин!

Забыл о встрече с другом: друг в тюрьму

Посажен будет, если он ему...

Et cetera{1}. Участия полна,

Она кивала. Пит исчез. Она

Еще немного у фанерных кружев

Помедлила (неон рябил по лужам)

И молвила: "Мне третьей быть неловко.

400 Вернусь домой". Друзья на остановку

Ее свели. Но в довершенье бед

Она зачем-то вышла в Лоханхед.

Ты справилась с запястьем: "Восемь тридцать

Включу". (Тут время начало двоиться).

Экран чуть дрогнул, раскрывая поры.

Едва ее увидев, страшным взором

Пронзил он насмерть горе-сваху Джейн.

Рука злодея из Флориды в Мэн

Пускала стрелы эолийских смут.

410 Сказала ты: "Вот-вот квартет зануд

(Три критика, пиит) начнет решать

Судьбу стиха в канале номер пять".

Там нимфа в пируэте, свой весенний

Обряд свершает, преклонив колени

Пред алтарем в лесу, на коем в ряд

Предметы туалетные стоят.

Я к гранкам поднялся наверх, и слышал,

Как ветер вертит камушки на крыше.

"Зри, в пляс слепец, поет увечна голь"

420 Здесь пошлый тон эпохи злобной столь

Отчетлив... А потом твой зов веселый,

Мой пересмешник, долетел из холла.

Поспел я чаем удоволить жажду

И почестей вкусить непрочных: дважды

Я назван был, за Фростом, как всегда

(Один, но скользкий шаг).

"Вот в чем беда:

Коль к ночи денег не получит он...

Не против вы? Я б рейсом на Экстон..."

Там -- фильм о дальних странах: тьмая ночная

430 Размыта мартом; фары, набегая,

Сияют как глаза двойной звезды,

Чернильно-смуглый тон морской воды, -

Мы в тридцать третьем жили здесь вдвоем,

За девять лун до рождества ее.

Седые волны уж не вспомнят нас, -

Ту долгую прогулку в первый раз,

Те вспышки, парусов тех белых рой

(Меж них два красных, а один с волной

Тягался цветом), старца с добрым нравом,

440 Кормившего несносную ораву

Горластых чаек, с ними -- сизаря,

Бродившего вразвалку... Ты в дверях