Бледное пламя

Нам ведомо из снов, как нелегки

590 С усопшими беседы, как глухи

Они к стыду, к испугу, к тошноте

И к чувству, что они -- не те, не те.

Так школьный друг, что в дальнем пал сраженьи

В дверях кивком нас встретит, и в смешеньи

Приветливости и могильной стужи

Укажет на подвал, где стынут лужи.

И как узнать, что вспыхнет в глубине

Души, когда нас поведут к стене

По манию долдона и злодея,

600 Политика, гориллы в портупее?

Мысль прянет в выси, где всегда витала,

К атоллам рифм, к державам интеграла,

Мы будет слушать пенье петуха,

Разглядывать на плитах пленку мха,

Когда же наши царственные длани

Начнут вязать изменники, мы станем

Высмеивать невежество в их стаде

И плюнем им в глаза, хоть смеха ради.

А как изгою старому помочь,

610 В мотеле умирающему? Ночь

Кромсает вентилятор с гулким стоном,

По стенам пляшут отсветы неона,

Как будто бы минувшего рука

Швыряет самоцветы. Смерть близка.

Хрипит он, и клянет на двух наречьях

Удушие, что легкие калечит.

Рывок, разрыв -- мы к этому готовы.

Найдем le grand nйant{1}, иль может, новый

Виток вовне, пробивший клубня глаз.

620 Сказала ты, когда в последний раз

Мы шли по институту: "Если есть

На свете Ад, то он, должно быть, здесь".

Крематоры ворчали зло и глухо,

Когда вещал Могиллис, что для духа

Смертельна печь. Мы критики религий

Чурались. Наш Староувер Блю великий

Читал обзор о годности планет

Для жизни душ. Особый комитет

Решал судьбу зверей. Пищал китаец

630 О том, что для свершенья чайных таинств

Положено звать предков -- и каких.

Фантомы По я раздирал в клочки

И разбирал то детское мерцанье -

Опала свет над недоступной гранью.

Был в слушателях пастор молодой

И коммунист седой. Любой устой

И партии, и церкви рушил IPH.

Поздней буддизм возрос там, отравив

Всю атмосферу. Медиум незваный

640 Явился, разлилась рекой нирвана,

Фра Карамазов неотступно блеял

Про "все дозволено". И страсть лелея

К возврату в матку, к родовым вертепам,

Фрейдистов школа разбрелась по склепам.

У тех безвкусных бредней я в долгу.

Я понял, чем я пренебречь могу,

Взирая в бездну. И утратив дочь,

Я знал -- уж ничего не будет: в ночь

Не отстучит дощечками сухими

650 Забредший дух ее родное имя,

И не поманит нас с тобой фантом

Из-за гикори в садике ночном.

"Что там за странный треск? И что за стук?"

"Всего лишь ставень наверху, мой друг".

"Раз ты не спишь, давай уж свет зажжем -

И в шахматы... Ах, ветер!" "Что нам в том?".

"Нет, все ж не ставень. Слышишь? Вот оно".

"То, верно, ветка стукнула в окно".

"Что ухнуло там, с крыши повалясь?"

660 "То дряхлая зима упала в грязь".

"И что мне делать? Конь в ловушке мой!"

Кто скачет там в ночи под хладной мглой?

То горе автора. Свирепый, жуткий

Весенний ветер. То отец с малюткой.

Потом пошли часы и даже дни

Без памяти о ней. Так жизни нить

Скользит поспешно и узоры вяжет.

Среди сограждан, млеющих на пляже,

В Италии мы лето провели.

670 Вернулись восвояси, и нашли,

Что горсть моих статей ("Неукрощенный

Морской конек") "повергла всех ученых

В восторг" (купили триста экземпляров).

Опять пошла учеба, снова фары

По склонам гор поплыли в темноте

К благам образования, к мечте

Пустой. Переводила увлеченно

Ты на французский Марвелла и Донна.

Пронесся югом ураган "Лолита"

680 (То был год бурь), шпионил неприкрыто

Угрюмый росс. Тлел Марс. Шах обезумел.

Ланг сделал твой портрет. Потом я умер.

Клуб в Крашо заплатил мне за рассказ

О том, "В чем смысл поэзии для нас".

Вещал я скучно, но недолго. После,

Чтоб избежать "ответов на вопросы"

Я припустил к дверям, но тут из зала

Восстал всегдашний старый приставала

Из тех, что верно, не живут и дня

690 Без "диспутов" -- и трубкой ткнул в меня.

Тут и случилось -- транс, упадок сил,

Иль прежний приступ. К счастью, в зале был

Какой-то врач. К его ногам я сник.

Казалось, сердце встало. Долгий миг

Прошел, пока оно (без прежней прыти)

К конечной цели поплелось.

Внемлите!

Я, право, сам не знаю, что сознанью

Продиктовало: я уже за гранью,

И все, что я любил, навеки стерто.

700 Молчала неподвижная аорта,

Биясь, зашло упругое светило,

Кроваво-черное ничто взмесило

Систему тел, спряженных в глуби тел,

Спряженных в глуби тем, там, в темноте

Спряженных тоже. Явственно до жути

Передо мной ударила из мути

Фонтана белоснежного струя.

То был поток (мгновенно понял я)

Не наших атомов,и смысл всей сцены

710 Не нашим был. Ведь разум неизменно

Распознает подлог: в осоке -- птицу,

В кривом сучке -- личинку пяденицы,

А в капюшоне кобры -- очерк крыл

Ночницы. Все же то, что заместил,

Перцептуально, белый мой фонтан,

Мог распознать лишь обитатель стран,

Куда забрел я на короткий миг.

Но вот истаял он, иссякнул, сник.

Еще в бесчувстве, я вернулся снова

720 В земную жизнь. Рассказ мой бестолковый

Развеселил врача: "Вы что, любезный!

Нам, медикам, доподлинно известно,

Что ни видений, ни галлюцинаций

В коллапсе не бывает. Может статься,

Потом, но уж во время -- никогда.

"Но доктор, я ведь умер!"

"Ерунда".

Он улыбнулся: "То не смерти сень,

Тень, мистер Шейд, и даже -- полутень!"

Но я не верил и в воображеньи

730 Прокручивал все заново: ступени

Со сцены в зал, удушие, озноб

И странный жар, и снова этот сноб

Вставал, а я валился, но виной

Тому была не трубка, -- миг такой

Настал, чтоб ровный оборвало ход