Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Так уж получилось! Разве такое возможно? Он словно бы пролил кофе на рубашку или не на ту улицу свернул! Я пришел в ярость. Отец снова пытался использовать меня для своих грязных жестоких проделок.

— Скажи Моне, что бросаешь ее. С какой стати мне затевать с ней перебранку? Она и так все поймет, когда ты съедешь.

— Да если вы с ней поругаетесь, она сразу мне пожалуется, а я отвечу: «Раз ты не можешь наладить отношения с Дэвидом, мне придется от тебя уйти».

— Но это безумие, папа! Нет никакой связи между отношением Моны ко мне и твоим желанием жить с ней. Ты что, сам не видишь? Мы же всегда с ней были как кошка с собакой.

— Придумай что-нибудь! Да что с тобой такое? Ад замерзнет в тот день, когда ты не сможешь придумать, как вывести из себя эту фригидную сучку!

— Мы не говорили с ней с тех пор, как она передала мне мамино письмо месяца два назад.

— Какое письмо? Понятия не имею, о чем ты говоришь, хоть мне и все равно.

— Мы с Моной никогда не разговариваем — за исключением тех случаев, когда вы меня приглашаете к вам на пару часов в День благодарения или на Рождество. И то она всячески показывает, что хочет скорей от меня избавиться. Да и тебя я почти не вижу. Я и в хорошее-то время не знал, о чем с ней говорить!

— Давай-ка подними свой зад и сделай, что велено! — снова заорал отец. А потом повесил трубку.

Проснувшись утром в субботу, я первым делом вспомнил, как Мона выгнала меня на мороз искать пятидолларовую купюру. А еще как они с отцом выкинули мусор Сэму в постель. Мне было наплевать, останется отец с ней или уйдет. В любом случае оба они вызывали у меня отвращение, и ничто не могло этого изменить.

Тем не менее я сделал, как сказал отец — поехал к их дому на Бернинг-Три-роуд в Бетесде, куда мы переехали, когда я учился в старшей школе. Двигаясь как можно медленней, я пытался придумать, что буду говорить. Как ни странно, я практически никогда не отвечал Моне на повышенных тонах, как бы она со мной ни поступала, предпочитая ненавидеть ее молча. Я въехал на подъездную дорожку, не заметив, как преодолел последние несколько миль. Ее белый «Шевроле Нова» стоял в гараже; отец, как и обещал, куда-то уехал.

Я посидел за рулем еще какое-то время, глядя на входную дверь. Левая рука у меня тряслась — это началось в последние годы, когда я нервничал. Бисеринки пота выступили на лбу. Я мог болтать хоть с лампочкой внутри холодильника, но сейчас никакие слова не шли мне в голову. Мона выглянула из-за занавески. Сообразив, что она меня увидела, я поспешил к крыльцу.

Стучать не пришлось — она сама открыла дверь.

— Зачем ты явился? Если за деньгами, я тебе не дам. И если хочешь у нас жить, то ничего не выйдет. Мы с твоим отцом решили, что тебе надо идти своей дорогой.

От этого злобного выпада каждый нерв вспыхнул у меня внутри. Что за гадина! Против воли мне вспомнилось, как она, стоило мне закончить школу, побросала мои вещи в коробку и выставила ее за дверь. Мне даже не пришлось искать повод для ссоры. Она сама начала. Как ей вообще взбрело в голову, что я пришел просить помощь?

— Мне ничего не надо, — ответил я. — Я просто решил из вежливости проведать вас.

Искренности в этих словах не было ни грамма.

— Дело в твоем отце, так ведь? С ним что-то происходит. Ты знаешь что?

— Нет, — солгал я.

— Он почти не бывает дома. Вечно нервничает. Не хочет со мной говорить. Постоянно ездит куда-то в Западную Виргинию. Завел себе на почте абонентский ящик и думает, что я об этом не знаю. Закапывает что-то у нас на заднем дворе. Какие-то люди его преследуют. Он что, кого-то убил? У него серьезные неприятности?

Она сделала паузу, пристально вглядываясь мне в лицо.

— Ты что-то знаешь, правильно?

Да, я знал про коробки с ворованным оружием и золотыми монетами, которые отец зарыл на заднем дворе. Он рассказал мне о них, когда сообщал код от сейфа, где хранились подробные инструкции, как за него отомстить, если что-то случится. И он не раз говорил о том, что убивал людей.

Но что бы я ни сказал Моне, это лишь осложнило бы ситуацию. Дурацкая затея — как я и думал.

— Мне надо назад на занятия.

Я развернулся и пошел к своей машине.

— Простите, что побеспокоил.

Остановившись у телефона-автомата, я позвонил отцу. Он поднял трубку после первого гудка.

— Тебе удалось довести ее до слез?

— Не думаю, что это возможно. Мне даже не пришлось нарываться на скандал. Мона сама набросилась на меня, решив, что я прошу денег или хочу пожить у вас. Она поняла, что я приехал не просто так. Я ушел, практически ничего не сказав.

— От тебя пользы как от сисек у кабана! — рявкнул отец, швыряя трубку.

В начале ноября он позвонил сказать, что ушел от Моны — видимо, справился без моей помощи. Они с Каролиной переехали в кондоминиум в Колледж-Парке, в нескольких милях от университетского кампуса. Всякий раз, проезжая мимо, я высматривал на улицах отцовский «Форд Капри», боясь случайно наткнуться на него.

* * *