Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

— Я не боюсь этого засранца, но защищаться в замкнутом пространстве невозможно. Тебе надо быть внимательнее, Дэвид!

— Прости, папа. Это больше не повторится.

— Да уж, не должно.

Он бросил на меня злобный взгляд.

— Ты должен понять, что Сан-Квентин делает с человеком. Для начала — никто там не жалеет о своих преступлениях. Все жалеют лишь о том, что попались. В заключении люди становятся хитрее. А еще Сан-Квентин делает человека злым. Тот парень, который гоняется за мной, считает, что сел в тюрьму по моей вине. Кое-что у нас пошло не по плану. Он оказался идиотом и сказал полицейским и судье, что не раскаивается. Обязательно надо говорить, что раскаиваешься, даже если это не так. Теперь за ним числится тяжелое преступление, а он, дурень, не умеет это скрыть и устроить свою жизнь. Вот и пытается мне отомстить.

Наверняка речь шла о Джордже. Отец ничего о нем не говорил, кроме того, что этот парень попытается его убить — и меня заодно, если мы будем вместе. Но я понятия не имел, как он выглядит. Как же я мог его заметить?

— С этого момента, если мы будем куда-нибудь заходить, в любое общественное место, ты станешь смотреть, не следят ли за нами и не пялится ли кто-нибудь на нас.

Он замолчал. Пот потек у меня по спине.

Я решил, что отец закончил, но он заговорил снова:

— Я должен тебя кое-чему научить — разным вещам, чтобы ты мог выжить в мире, полном придурков. Тебе надо уметь хранить тайны. В целом тебе это удается, но не всегда. Ты считаешь, что я заставляю тебя делать плохие вещи, но это не так. Тебе надо стать гораздо хитрей и ловчее, чтобы мы никогда не попались. Ты меня понимаешь, парень?

— Да, папа.

— Когда-нибудь я напишу книгу про Сан-Квентин: про заключенных, про стукачей, про охранников, про директора и главного психиатра. Ты не поверишь, каких историй я там наслушался — кучи нераскрытых убийств, которыми хвастались в камерах. Те парни смеялись, когда рассказывали, как легко было выйти сухим из воды. Ну, мои тоже остались в тайне. Прочтешь потом в книге… назову ее Убийство номер восемь. Когда я умру, сможешь ее опубликовать. Сделаешь на ней кучу денег. А пока учись, как красть, чтобы тебя не поймали, как хранить секреты, как стоять на стреме и как мне помогать, когда надо.

— Я убью любого, кто попробует на тебя напасть. Обещаю.

— Вот это мой мальчик! — воскликнул он, потрепав меня по голове своей лапищей.

Я учился быть тем сыном, какого хотел мой отец, и одновременно ненавидел это всей душой.

Остаток дня прошел спокойно. Мы загрузили в кузов дорогие инструменты и поехали в Гэллап на встречу с отцовскими «камрадами», как он их теперь называл.

После того как отец заметил — или решил, что заметил, — Джорджа, он стал ездить в Гэллапе по боковым улочкам, стараясь держаться дальше от трассы 66. Там всегда было полно туристов, и я мог пропустить какой-нибудь подозрительный автомобиль или человека. Но, хоть отец и опасался столкнуться с Джорджем, он продолжал испытывать удачу, навещая своих подружек, работавших в центре города.

Однажды в ресторане в Гэллапе он, не оглядевшись, направился прямо к официантке и поцеловал ее. Я вбежал за ним и сказал, что ему надо быть осторожнее. Он толкнул меня в грудь, скорчив гримасу.

Но позднее в машине отец протянул руку и мягко пожал мое колено.

— Ты был прав, — сказал он.

Мне приходилось защищать отца от него самого.

На пути из Шипрока, во время очередной «деловой» поездки, отец свернул на юг, к Йа-та-хей, и когда мы въехали в Гэллап, двинулся прямо по трассе 66. В тот день там было множество людей, и навахо, и туристов. О чем он только думал? Напомни я ему, что надо проявлять осторожность, он, наверное, снова меня бы ударил, поэтому я промолчал.

Пробираясь по улице в потоке машин, он глянул в зеркало заднего вида и воскликнул:

— Вот черт!

Потом резко свернул на Четвертую улицу, задев угол тротуара, и выехал на Коул-авеню, в одном квартале от трассы, где свернул на парковку.

Отец пригнул мою голову и сам наклонился. Мы просидели, не двигаясь, довольно долго. Я боялся даже пикнуть.

Когда он наконец выпрямился, то велел мне обойти все магазины и рестораны с Четвертой улицы по Вторую: нет ли там белого мужчины, который про кого-то выспрашивает. И проверить все номерные знаки. С колотящимся сердцем я обошел их дважды. Допустить ошибку было нельзя. Но я увидел лишь обычную публику: мексиканцев-торгашей, местных жителей и семьи навахо. Я сказал отцу, что все спокойно.

Мы подъехали к кафе для дальнобойщиков на другом конце города. Глаза у отца, как обычно, были выпученные; только когда мы сделали заказ, он немного успокоился. Я спросил его, что не так, предполагая, что он снова увидел Джорджа.

Отец ответил не сразу; по его лицу пробежало несколько знакомых судорог. Потом он путано заговорил про каких-то стукачей, несправедливость и почему мужчине иногда приходится убивать, чтобы постоять за себя. Внезапно он ударил кулаком по столу:

— Этому ублюдку до меня не добраться! Я первым его убью.