Бледный силуэт Луны

— И дама завела себе роскошный альбомчик в тисненной коже, — продолжала Эля с удовольствием. — На каждую страницу красивым почерком вписывала по одному стиху, иногда классику, а иногда полную дребедень. Я тоже кратко ознакомилась. Полный винегрет у нее в альбоме. И виньетки немыслимого изящества вьются вокруг текстов, сама рисовала, еще имеются при каждом шедевре нумерологические изыски. Типа «раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять». Ребус и кроссворд, небеса и планеты, численные символы и прочая ненаучная дребедень. Ей бы с моё на машине посидеть с графиками и численными выражениями, сразу излечилась бы.

— Теперь отчасти ясно, — согласилась я. — И кузен Сергей…

— Вот тут мне стало непонятно, — доложила Эля. — Он так страстно приник, а впечатление, между прочим, у меня раньше сложилось, что любые стихи ему по барабану. Ан нет, выпросил забрать с собой.

— Ну, знаешь ли, он вообще человек странный, — я вставила соображение не совсем к месту, но что-то сказать было надо, мысли взвихрились.

— И тех пор исчез намертво, — продолжала Эля задумчиво. — Вон ящик до сих пор валяется, недоразобранный. И у тебя не появлялся? Мне кажется, что это неспроста. Поэтому я и спросила про документы.

— А он что сказал насчет альбома? — спросила я в свою очередь.

— Обещал, что принесет тебе, как приедешь, — поделилась Эля. — Все толковал, что будешь в полном восторге, мол, мечтала всю жизнь. Принес?

— Пока что нет, и его не видно, а так же и не слышно, — призналась я и Эле и себе.

— Вот и подумай, — предложила Эля. — Мое дело — сообщить. А дальше пускай остаются ваши семейные тайны вперемешку со скелетами.

Новость про альбом тети Крисси лишила меня последних остатков соображения, и так поиздержанных за долгий жаркий день. Я благодарила Элю за информацию, пыталась между делом хоть что-то вымыслить, понимала, что не в силах, тщилась вспомнить, что мне надо у Эли, но ничего не вспоминалось.

Эля вникла, что сильно меня озадачила, предлагала свои варианты, но ни один не подходил, Сергей не укладывался ни в одну криминальную схему, даже в процентно-численных выражениях. Если бы он что-то нашел, то первым делом известил бы меня, Ирочку или тетушек в Швейцарии. Это было непреложно, как “аминь” в церкви — полные сто процентов вероятности. Вольное плаванье во флибустьерских морях не являлось стихией кузена Сергея, он бы скорее… Я честно пыталась думать об иных вариантах, но практически без результатов.

— К тому же совершенно темная личность, — тем временем докладывала Эля. — Ты с ним делилась, как мы танцевали в детстве «Лебединое озеро», а он все перепутал, Одилию с Одеттой, например. Не мог взять в толк, зачем птицам имена. Пришлось рассказать либретто для культуры, при том подчеркнуть, кто из них черная птица, кто белая.

«Белая птица Одетта — вот оно что! Именно это меня мучило: Одетта из телеграммы! И Эля о телеграмме не знает просто ничего!» — знакомый вариант вспорхнул в голове. — «Так искусно притвориться Эля не сумела бы, да и зачем ей притворяться?»

Всплески соображений мелькнули, как метеоры, осветили загадочный ландшафт и безнадежно угасли, осталась мысль о телеграмме, вот о чем я тщилась вспомнить. Не мудрено, право, что не вспоминалось, депеша в отель тоже давала объяснение, хоть убедительное, но весьма неприятное. Что кто-то слетел с катушек окончательно!

От Эли, надо сказать, я выбралась тоже не помню как. С неба вроде еще капало, но в окнах отражалось солнце с облаками. Я осознала себя на улице, пропустила трамвай, перешла на бульвар и зашагала по гравию, любуясь на вековые ветви все в каплях. Не думаю, что прогулка по едва просохшему бульвару привела меня в сознание, я отмахивалась от мыслей о телеграмме и просто любовалась бульваром. Он-то был на месте, с ним ничего не случилось.

В конце пути, минуя памятник Грибоедову, я сдалась на милость провидения, прекратила попытки соотнести факты, причины и следствия, вместо того уселась под зонтик «Русского бистро». Чай и пирожок с капустой съелись с неподходящим к случаю аппетитом, наглые воробьи с боем хватали крошки, я устроила кормление в курятнике и долго сидела, наблюдая за птичьей сварой.

«Значит телеграмму слала не Эля, это раз. Но кто-то знал про Одетту, это два. Только Сергей, это три», — простая схема выплыла под воробьиный щебет. — «А весь бред насчет похорон и несчастья — какая-то дымовая завеса».

Такой отложился следующий постулат и пришелся ко двору. Наглые воробьи выхватывали крошки из-под носов неповоротливых голубей, я сидела на пластиковом стуле, шляпа лежала на соседнем, мокрый подол неприятно лип к ногам, но в небе утвердилось солнце.

«Пока погода держится, пойду-ка я себе», — помыслилось текстом. — «И даже знаю, куда пойду. К кузену в гости, в милый сельский домик. Спрошу, чьи это дурацкие шутки про гроб и Одетту! Вот я и пойду…»