Он пришел ко мне вечером, долго просился из-за забора, а я как знал, не хотел пускать. Но он уговорил, сказал, что раз я поменялся сам, то уж давай до конца. Он мне что-то принес, покажет, отдаст даже, а я ему расскажу про клад — тогда будет честно. А то какой ты немец, Сергей Зибер? Глупости, но обидно. Еще я подумал, что уже отправил, и ничего все равно не отдам, вроде у меня есть преимущество перед ним. Я и открыл ворота. А он тут же сквозь рукав вколол мне дрянь, дальше я почти ничего не помню.
Ну пришли на веранду, стали разговаривать, он мне бумагу в нос совал, что кто-то видел убийцу, а я не понимал, зачем нам с тобой этот убийца. Но потом сказал, что я отдал бумаги тебе, у меня ничего нету. Он не поверил, искал, перерыл весь дом, потом тряс меня и спрашивал, как я тебе отдал, тебя ведь нету! Но тут я стал смеяться, как дурак, и только смеялся, больше ничего не сказал, было так смешно. Ведь нигде он своих бумаг не найдет, никак их не получит! Я бы даже сказал про почту, но было так смешно…
Он тогда меня ударил, и я упал, лежал на полу. Катя, ты мне веришь, что я не вру? Лежал на полу и смотрел, а он сам как сошел с ума, бегал по дому, чего-то искал, рылся, ругался. Потом нашел твой галстук и стал на нем вешаться. Катя, он сам! Сделал петлю, встал на табурет, привязал ее на крюк на потолке, и стал туда голову просовывать!
Тут я вскочил, хотел помешать, все же человек, хоть и плохой. Я не помню, как вышло, но табурет опрокинулся, и он закачался. Я, наверное, очень сильно толкнул и не удержал, он тяжелый был ужасно. И не сразу я понял, что случилось — он уже висит, такой страшный. А на столе лежит мой паспорт, откуда он взялся? И бумага мятая рядом, это я начал тебе письмо писать, сначала не получилось. Он наверное, искал и нашел, а я не помню как…
Катя, ты даже не поймешь, как я испугался — это нельзя рассказать, это хуже всего. Только бывает, сны такие снятся, хорошо, что редко. Блуждаешь один в темноте, и ждешь, что вот сейчас на тебя кто-то кинется…»
Это так я по Флоренции бродила, по переулкам, вдруг с живой жутью вспомнилось мне, а не в тот ли самый вечер? Тогда, значит, получила весточку от бедного моего кузена. Ладно, шут с ней, с мистикой и телепатией. Мы уже давно перебрались в ведомство уголовного кодекса.
Вновь я глянула на знакомый брандмауэр и стала путано объясняться преимущественно с ним. Вроде бы он выступал в роли Тамары Игоревны Засеевой. Вот если кто-то (так я толковала), некое лицо задумало умышленное убийство и захотело оформить деяние, как самоповешение, а потом по воле случая убийца и жертва поменялись местами, то можно ли это квалифицировать как неумышленное убийство или как самооборону? Брандмауэр и Тамара Засеева ничего ответить не смогли, поэтому я плюнула на юриспруденцию, и стала усиленно соображать, как можно решить данный юридический казус, не ставя Сергея в известность, что именно он, не сознавая того, обезвредил лицо, покушавшееся на его жизнь.
Он ведь так и не понял, бедный кузен Сережа, даже когда опомнился после укола. Что дядюшка Глеб вынул из него химическим способом нужную информацию и затем собирался ликвидировать, замаскировав убийство под самоповешение. Для того и полез на табурет петлю примерять, чтобы выглядело натуральнее и не было сомнений в факте самоубийства. Но про «парадоксальную реакцию» дядя-фармаколог не знал, он встал на табурет в уверенности, что жертва лежит как овощ, готовый к разделке. Только напрягись, взгромозди тело на табурет, в петлю сунь — и полный порядок!
Дядю подвел под петлю гнилой гуманизм, одолевший кузена весьма кстати. Сергей вскочил, чтобы удержать зловещего гостя от ужасного шага, но выбил из-под него табурет, и, как я понимаю, еще и за тело схватился, тем самым… Ужас что вышло! Но наконец прояснилась кошмарная путаница с трупами, она давила на сознание самым неприятным образом. Лично мне информация пришлась кстати, утолила печаль по поводу тайных похорон дяди. Все-таки потенциальный убийца, хотя и не тот.
Далее в письме Сергей делился опытом перехода через границу с помощью эстонского проводника. Опустим. Но до этого кузен кратко поведал, как провел ужасную ночь в доме Глеба Кузьмицкого, забрав у покойного паспорт и ключи. Сергей знал, что тот живет один. А куда бедняге Сергею было податься?
Вот он и додумался почти в бессознанке, что единственное доступное место для ночлега — это дом покойного. Ну и ну! Однако, там Сергею не понравилось, несмотря на богатую обстановку, поэтому с утра пораньше он вспомнил о наличии в Москве потомка эстонского посла и запросил у него убежища.