Блек. Маркиза д'Эскоман

Поясняя свое мнение о том, что нужно какое-то время не тревожить г-жу д’Эскоман, он заявил, что у него не было намерения давать господину маркизу совет закрывать глаза на распутное поведение его супруги; напротив, он считает себя ярым сторонником строгих мер, но при этом разумных и полезных для тех, кто их применяет. Действовать необходимо, но только в том случае, когда можно будет опираться в этой тяжбе на одно из тех неопровержимых доказательств, перед лицом которых суд вынужден будет проявить себя непреклонным и применить закон, не принимая во внимание никаких рассуждений, могущих оправдать преступление; процесс, начатый уже не маркизой, а самим г-ном д’Эскоманом, в таких условиях примет совсем другой оборот. В подобных обстоятельствах господин маркиз, весьма вероятно, вступит во владение состоянием своей супруги, с обязательством выплачивать ей пенсион на содержание; законник был настолько уверен в таком исходе дела, что тут же был готов предоставить своему клиенту какую угодно ссуду под его будущие доходы.

Эти последние слова поверенного решили дело; г-н д’Эскоман снова закурил сигару и, достаточно спокойно усаживаясь, спросил у поверенного, какой смысл тот вкладывает в слова "неопровержимые доказательства".

Законник немного помедлил с ответом, а затем заявил, что в данном случае ему представляется необходимым факт преступного свиданьица, надлежащим образом установленный протоколом.

При этих словах г-н д’Эскоман вскочил с кресла; низость предлагаемого ему средства возмутила его даже больше, чем сама суть дела; но он имел неосторожность открыть поверенному свои уязвимые места, и тот с такой ловкостью приставил ему нож к горлу, что по прошествии двадцати минут беседы совестливость г-на д’Эскомана, размятая, раздавленная, размягченная этой умелой рукой, не устояла и господин маркиз, словно заурядный обыватель, обратился в полицию с просьбой помочь ему засвидетельствовать прелюбодеяние его супруги.

Между тем г-ну д’Эскоману доложили, что некто Можен, сдающий внаём лошадей на главной улице, желает поговорить с ним.

Нам уже известно, что тот хотел сообщить маркизу.

В каретном сарае Можена устроили засаду.

Но шевалье де Монгла, отправляясь к своему молодому другу, чтобы выяснить, что следует думать о ходивших по городу слухах, узнал от прокатчика лошадей об устроенной в его доме западне и не дал птичкам попасться в нее.

Тем временем другие агенты были расставлены вокруг супрефектуры, чтобы следить за Луи де Фонтаньё.

Они донесли поверенному маркиза, решительно взявшемуся за ведение этого дела, что молодой человек, вернувшись около часу ночи, спустя некоторое время снова вышел и более уже не возвращался; в то же самое время маркизу сообщили, что его жену видели около половины двенадцатого ночи идущей по направлению к парижской дороге, где она, вероятно, намеревалась ждать проезда мальпоста.

Уж если человек решается на преследование, то какую бы неприязнь он ни испытывал к тому, чтобы предпринять его, редко когда бывает, что пыл погони не пересиливает его отвращения к ней и он не продолжает ее столь же увлеченно, сколь бесстрастно он ее начинал.

Маркиз д’Эскоман немедленно велел закладывать в коляску четверку лошадей.

Мы видели его проезжающим через Лонжюмо.

Он прибыл в Париж к половине второго ночи и остановил карету прямо у дверей начальника почтового ведомства.

По его просьбе этот чиновник приказал, основываясь на сведениях, полученных им от г-на д’Эскомана, выяснить имя того кучера, который привез в Париж его жену. Он поступил даже лучше: в своем желании быть приятным светскому человеку, к положению которого начальник почтового ведомства, человек женатый, проникся искренним сочувствием, он тотчас же вызвал этого кучера к себе в кабинет.

Кучер рассказал, что на небольшом расстоянии от Шатодёна он действительно посадил в свою карету двух женщин. Его описание этих женщин в точности совпадало с тем, как маркиз описывал Эмму и Сюзанну; но кучер утверждал, что ни один из двух господ, сопровождавших этих дам, не занял место в экипаже; он добавил, кроме того, что дорога настолько утомила более молодую из этих двух путешественниц, что после нескольких вынужденных остановок, связанных с нервными приступами, которые поминутно ее одолевали, она смогла доехать лишь до Лонжюмо и остановилась там на постоялом дворе при почтовой станции.

В своей небескорыстной назидательной речи поверенный г-на д’Эскомана пояснил своему клиенту, что у того есть только две возможности выйти из затруднительного положения, в котором он оказался: начать судебный процесс на указанных им условиях или хотя бы для видимости примириться с маркизой.

Так что находился ли в это время Луи де Фонтаньё возле маркизы или нет, г-ну д’Эскоману следовало немедленно ее разыскать.

Приказав переменить лошадей, маркиз тотчас же отправился в обратную сторону по той же самой дороге, по которой он только что прибыл.