Блек. Маркиза д'Эскоман

Эта исступленная нежность кормилицы к ребенку, вскормленному ее молоком, эти крики, идущие из сердца обезумевшей матери; эти вспышки ненависти к поступкам мужей и к несправедливости мужчин сильно подействовали на сердца женщин, составлявших большую часть слушателей; они доставали из карманов платки и утирали увлажнившиеся глаза; и едва Сюзанна закончила свою речь, как ей стали восторженно рукоплескать.

И поскольку почти всегда страстям толпы, приведенной в волнение, нужна какая-нибудь жертва, несколько кумушек дали совет проучить мужа преследуемой жены, оставив память об этом в назидание будущим поколениям.

По счастью, маркиз д’Эскоман, дав указания мэру, тут же отбыл в Париж.

Отвага Сюзанны имела по крайней мере то положительное следствие, что, когда маркиза, после душераздирающего прощания с Луи де Фонтаньё, с которым ей предстояло теперь увидеться только в присутствии судей, появилась в дверях гостиницы под руку с мэром, провожавшим ее к своей двуколке, толпа почтительно расступилась перед ней и почтительный шепот, исполненный участия, смягчил то ужасное, что было в подобном положении для светской женщины.

Что же касается гувернантки, то она торжествовала и с гордым удовольствием пожимала руки, тянувшиеся к ней из толпы.

XXIV О ТЕХ, КТО ПОДРЕЗАЕТ КРЫЛЬЯ ЛЮБВИ

В наш век скандал судебного процесса, связанного с супружеской изменой, уже не является какой-то новостью; однако публика оказывается чрезвычайно падкой на такие скандалы, особенно когда ответчик и истец принадлежат к высшим классам общества.

Поэтому в день, когда в суде заслушивается подобное дело, зал суда всегда бывает переполнен.

Если изучить чувства, побуждающие слушателей прийти туда, то окажется, что всю аудиторию можно разделить на несколько четко отличающихся друг от друга категорий.

Прежде всего это любители и знатоки историй с похищениями и соблазнениями, большие почитатели непристойных романов; они видят в таком судебном процессе занимательную главу одного из этих романов, которую интересно перелистать, и приходят в зал суда, чтобы собственными глазами оценить достоинства героини и обсудить не чудовищность, а приятные стороны греха. Они воображают себя в театре Жимназ; их бесстыдный лорнет отслеживает и выжидает с терпением и зоркостью глаза дикаря тот миг, когда потребность пустить в ход платок вынудит несчастную героиню приподнять краешек вуали, под которой она надеялась скрыть на своем лице краску стыда. Они поднимаются на свои скамьи, стараясь разглядеть, хороши ли у нее ножки; им нет никакого дела до слез, лишь бы только глаза, проливающие их, были красивы. Закрытые судебные заседания приводят их в отчаяние; на их взгляд, обвинительные акты никогда не содержат достаточного числа частных подробностей; они простодушно сожалеют (и не из соображений добронравия, а в интересах собственного любопытства) о временах, когда в ходу были публичные постыдные показания. Как правило, они снисходительны к обвиняемой даме, особенно если та хороша собой, но их шумное и излишне бурно проявляемое сострадание является не меньшим из мучений, каким судебный процесс, этот предварительный позорный столб, подвергает несчастную женщину.

За ними следует категория наблюдателей, убежденных в том, что, посмеявшись над несчастьем других, они тем самым показывают, будто им такая беда не грозит.

Затем идут уравнители — такие, как мэр Лонжюмо, прямые потомки лиса, которому обрубили хвост.

Затем идут друзья, роль которых и так ясна, и нет нужды о ней распространяться; они приходят отдать дань признательности той или иной стороне судебного процесса. И если на заседании суда вы услышите глухой ропот, посредством которого слушатели выражают от имени оскорбленной нравственности свое осуждение, будьте уверены, что исходит он от той части публики, о какой мы ведем речь.

Существует еще категория учеников, состоящая в большинстве своем из учениц, — эти приходят в зал суда, пытаясь разобраться на месте, где же необходимо остановиться, чтобы самим не сесть на страшную скамью подсудимых.

И наконец, последняя категория — это дураки, искренне полагающие, будто общество находится в опасности, поскольку Бог не одарил сердца женщин вечным постоянством.

Но каковы бы ни были тайные причины, побудившие слушателей явиться на судебное заседание, поведение всех этих различных групп публики остается одним и тем же, а именно глупым и жестоким в своем непристойном любопытстве.

Нам не дано понять, какую пользу можно извлечь из подобной огласки; в ней мы видим лишь одно преимущество и усматриваем тысячу бед.

Несомненно, можно утверждать, что подобное публичное бесчестие преступной супруги есть для нее спасительная узда; но разве недостаточно пяти человек, чтобы заставить покраснеть женщину?