Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

— Я уест оф обчесс тресвуэсс.

— Значит, будете пить лихо! — сказал Бисиу. — Ведь в Индии порядочно жарко, дядюшка?

Во время ужина Бисиу, потешаясь, обращался с Перадом как с дядей, вернувшимся из Индии.

— Матам ди Валь-Нопль сказаль мне, што ви имейт идей? — спросил Нусинген, разглядывая Перада.

— Вот что я хотел бы послушать! — сказал дю Тийе Растиньяку. — Беседу на двух ломаных языках.

— Вы увидите, что они отлично поймут друг друга, — сказал Бисиу, догадавшись, чтó сказал дю Тийе Растиньяку.

— Сэр баронет, я думай один литл спэкулэшен, о! вери комфортабл… очин мнуого профит энд мнуого прибылл…

— Вот увидите, — сказал Блонде дю Тийе, — он и минуты не упустит, чтобы не упомянуть о парламенте и английском правительстве.

— Этоу в Китай… для уопиум…

— Та, я знай, — сказал Нусинген живо, как человек, который знает в совершенстве свой торговый мир. — Но англиски правительств имейт сретстф практиковать опиум, чтоби держать в свой рука Китай, и не посфоляйт нам…

— В отношении правительства Нусинген его опередил, — сказал дю Тийе Блонде.

— Ах, вы торговали опиумом! — вскричала госпожа дю Валь-Нобль. — Теперь я поняла, отчего я от вас одуреваю. Вы пропитались им насквозь.

— Видаль! — крикнул барон мнимому торговцу опиумом, указывая ему на госпожу дю Валь-Нобль. — Ви точно я; никогта мильонер не может заставляйт женщин любит себя!

— О! Миледи очин и част любил мне… — отвечал Перад.

— За вашу трезвость! — сказал Бисиу, который только что заставил Перада влить в себя третью бутылку бордо и начать бутылку портвейна.

— О! о! — вскричал Перад. — Это ейст очин хоурош португалок вейн из Англия…

Блонде, дю Тийе и Бисиу переглянулись, улыбнувшись: Перад обладал способностью все в себе перерядить, даже ум. Мало найдется англичан, которые не уверяли бы вас, что золото и серебро Англии лучше, нежели повсюду. Цыплята и яйца из Нормандии, посланные на рынок в Лондон, дают основание англичанам утверждать, что лондонские цыплята и яйца лучше (very finest) парижских, доставляемых из той же Нормандии. Эстер и Люсьен поражались совершенной законченности его костюма, языка и дерзости. Пили и ели так усердно, разговаривали и смеялись так весело, что засиделись до четырех часов утра. Бисиу уже собирался торжествовать победу в духе забавных рассказов Брийа-Саварена. Но в ту минуту, когда он, предлагая выпить своему дядюшке, говорил про себя: «Я осилил Англию», Перад так ответил лютому насмешнику: «Валяй, мой мальчик…», что Бисиу опешил.

— Э-э! Послушайте, он такой же англичанин, как я!.. Мой дядюшка — гасконец! Да у меня и не могло быть другого!

Бисиу и Перад остались одни в комнате, и никто не был свидетелем этого разоблачения. Перад упал со стула на пол. Тотчас же Паккар завладел Перадом и отнес его в мансарду, где тот и заснул крепким сном. В шесть часов вечера набоб почувствовал, что его будят, прикладывая к лицу мокрое полотенце; он очнулся на убогой складной кровати, лицом к лицу с Азией, закутанной в черное домино и в маске.

— Ну как, папаша Перад? Не свести ли нам счеты? — сказала она.

— Где я? — спросил он, озираясь.

— Выслушайте меня, это вас отрезвит, — отвечала Азия. — Пусть вы не любите госпожу дю Валь-Нобль, но вы любите вашу дочь, не так ли?

— Мою дочь? — крикнул Перад в гневе.

— Да, мадемуазель Лидию…

— Ну и что же?

— Ну а то, что ее больше нет на улице Муано, она похищена.

У Перада вырвался стон — так стонет солдат, получивший смертельную рану на поле боя.

— Пока вы разыгрывали англичанина, другие разыгрывали Перада. Ваша дочурка Лидия думала, что ее вызвал отец; она в надежном месте… О! Вам ее не отыскать! Разве что исправите зло, которое вы причинили…

— Какое зло?