Въ восемь часовъ утра м-ръ Пэмбльчукъ и я сли завтракать въ пріемной, которая находилась позади его лавки. Я не любилъ общества м-ра Пэмбльчука. Во-первыхъ, потому, что онъ раздлялъ мысли моей сестры насчетъ того, что меня слдуетъ держать впроголодь, какъ кающагося гршника… во-вторыхъ, потому, что онъ давалъ мн какъ можно меньше масла на большой ломоть хлба и столько лилъ горячей воды въ мое молоко, что откровенне было бы совсмъ не давать молока, а только воду, и, въ-третьихъ, потому, что разговоръ его состоялъ исключительно изъ одной ариметики. На вжливое пожеланіе ему: «Добраго утра!» онъ напыщенно произнесъ: «Семью девять, мальчикъ?» Ну, могъ ли я отвтить, когда меня захватили врасплохъ въ чужомъ дом и на голодный желудокъ! Я былъ голоденъ, но прежде, нежели я усплъ проглотить кусокъ, онъ началъ душить меня сложеніемъ, и это длилось въ продолженіе всего завтрака. «Семь?» «И четыре?» «И восемь?» «И шесть?» «И два?» «И десять?» И такъ дале. Посл каждой цыфры я едва успвалъ глотнуть молока или разжевать кусокъ хлба, какъ за ней слдовала новая; а самъ онъ все время сидлъ покойно, какъ ни въ немъ не бывало, и лъ за четверыхъ сало съ поджареннымъ хлбомъ.
Поэтому я былъ радъ, когда пробило десять часовъ, и мы отправились къ миссъ Гавишамъ, хотя я вовсе не былъ спокоенъ насчетъ того, какъ выполню свои обязательства въ дом этой лэди. Черезъ четверть часа мы пришли къ дому миссъ Гавишамъ. Онъ былъ выстроенъ изъ стараго кирпича и очень мраченъ; на всхъ дверяхъ и калитк виднлись желзные засовы. Нкоторыя изъ оконъ были задланы; остальныя вс были занерты ставнями. Передній фасадъ выходилъ во дворъ, но ворота были тоже на запор; намъ пришлось долго ждать посл того, какъ мы позвонили въ колокольчикъ, пока кто-нибудь придетъ намъ отпереть. Пока мы дожидались у воротъ, я заглянулъ въ нихъ (даже и тутъ м-ръ Пэмбльчукъ сказалъ: «И четырнадцать?» но я притворился, что не слышу) и увидлъ, что рядомъ съ домомъ была большая пивоварня; но никто не варилъ въ ней пива, и она, казалось, была давно заброшена.
Отворилось окно, и звонкій голосъ спросилъ: «Какъ зовутъ?» На что мой проводникъ отвчалъ: «Пэмбльчукъ!» Голосъ произнесъ: «Хорошо». И окно опять затворилось, и молодая лэди прошла по двору съ ключами въ рукахъ.
— Это Пипъ, — сказалъ м-ръ Пэмбльчукъ.
— Это Пипъ, говорите вы? — отвтила молодая лэди, которая была очень хороша собой и, повидимому, очень горда:- войдите, Пипъ.
М-ръ Пэмбльчукъ тоже хотлъ войти, но оиа остановила его у воротъ.
— О! — сказала она, — вы хотите видть миссъ Гавишамъ?
— Если миссъ Гавишамъ желаетъ меня видть, — отвчалъ м-ръ Пэмбльчукъ, смущенный.
— Ахъ! — сказала двушка, — но она вовсе не желаетъ васъ видть.
Она проговорила это такъ твердо и безповоротно, что м-ръ Пэмбльчукъ, хотя и обидлся, но не возражалъ. Зато онъ строго взглянулъ на меня — точно я его обидлъ! — и, уходя, произнесъ съ укоризной:
— Мальчикъ! постарайся своимъ поведеніемъ принести честь тмъ, кто выкормилъ тебя отъ руки!
Я боялся, что онъ вернется и прокричитъ мн сквозь ворота: «И шестнадцать!» Но онъ этого не сдлалъ.
Моя юная проводница заперла ворота, и мы прошли но двору. Онъ былъ вымощенъ и чистъ, но трава пробивалась между камнями.
Мы вошли въ домъ черезъ боковую дверь, — главный подъздъ былъ запертъ двумя запорами. Тутъ я замтилъ, что въ коридорахъ было везд темно, и двочка оставила тамъ зажженную свчу. Она взяла ее, и мы прошли еще нсколько коридоровъ и поднялись по лстниц; везд было темно и только свча освщала намъ путь.
Наконецъ мы дошли до дверей какой-то комнаты, и двушка сказала:
— Войдите.
Я отвчалъ больше изъ застнчивости, нежели изъ вжливости:
— Посл васъ, миссъ.
На это она отвтила:
— Не дурачьтесь, мальчикъ; я не войду.
Посл того она ушла, и — что всего хуже — унесла съ собой свчу.
Это было очень неудобно, и мн стало почти страшно. Однако ничего не оставалось, какъ постучать въ дверь. Я постучалъ, и мн крикнули:
— Войдите.
Я вошелъ и очутился въ красивой большой комнат, ярко освщенной восковыми свчами. Ни одинъ лучъ дневного свта не проникалъ въ нее. То была уборная, какъ я предположилъ, судя по убранству, хотя многое изъ того, что я въ ней увидлъ, было мн совершенно неизвстно. Но прежде всего мн бросился въ глаза большой столъ съ зеркаломъ въ позолоченной рам, и поэтому я и заключилъ, что нахожусь въ уборной знатной дамы.
Не могу сказать, сумлъ ли бы я ршить этотъ вопросъ быстро, если бы въ комнат не сидла знатная дама. Въ кресл, опершись локтемъ на туалетъ, поддерживая голову рукой, сидла самая странная леди, какую я когда-либо видлъ или увижу.
Она была богато одта… въ атласъ, кружево и шаль… и все благо цвта.