Блестящая будущность

— Оставь его дуракомъ, — сказала миссъ Гавпшамъ Эстелл.

И мы сли играть въ карты.

Тутъ только я понялъ, что все въ комнат остановилось, какъ и часы, много лтъ тому назадъ. Я замтилъ, что миссъ Гавишамъ положила драгоцнности какъ разъ на т мста, откуда ихъ взяла. Пока Эстелла мшала карты, я снова поглядлъ на туалетъ и увидлъ, что башмакъ, когда-то блый, а теперь желтый, ни разу не былъ надтъ, а шелковый чулокъ, на той ног, гд не было башмака, нкогда блый, былъ теперь желтый и сношенъ до дыръ.

— Этотъ мальчикъ называетъ валетовъ хлопами! — сказала Эстелла съ презрніемъ, прежде чмъ мы доиграли игру. — И какія у него грубыя руки. И что за сапожища!

Я до сихъ поръ никогда еще не стыдился своихъ рукъ; но теперь он представились мн въ иномъ свт. Ея презрніе было такъ сильно, что оказалось заразительно, и я заразился имъ.

Она выиграла первую игру. Я конфузился, и она нсколько разъ сряду оставила меня въ дуракахъ, объяснивъ, что я глупый, тупой, деревенскій мальчикъ.

— Ты ничего про нее не говоришь, — замтила миссъ Гавишамъ, обращаясь ко мн. — Она говоритъ про тебя такія непріятныя вещи, а ты ничего про нее не скажешь. Что ты о ней думаешь?

— Мн бы не хотлось говорить, — пролепеталъ я.

— Скажи мн на ухо, — наклонилась ко мн миссъ Гавишамъ.

— Я думаю, что она очень гордая, — шепнулъ я.

— А еще что?

— Я думаю, что она очень хорошенькая.

— А еще что?

— Я думаю, что она обидчица (она глядла на меня въ эту минуту съ великимъ отвращеніемъ).

— А еще что?

— Мн хочется итти домой.

— И никогда ее больше не видть, не смотря на то, что она. такая хорошенькая?

— Я не увренъ, захочу я ее видть или нтъ; но теперь мн хочется итти домой.

— Скоро пойдешь. Доиграй сначала игру, — громко сказала мн миссъ Гавишамъ.

Я доигралъ игру съ Эстеллой, и она опять оставила меня дуракомъ. Потомъ бросила карты на столъ, точно въ доказательство своего презрнія къ моей игр.

— Когда теб опять прійти ко мн? дай подумать, — сказала миссъ Гавишамъ.

Я напомнилъ было ей, что сегодня среда, но она нетерпливо остановила меня, задвигавъ пальцами правой руки.

— Будетъ, будетъ! Я ничего не знаю о дняхъ въ недл; я ничего не знаю про недли въ году. Приди опять черезъ шесть дней. Слышишь?

— Да, ма'амъ.

— Эстелла, сведи его внизъ. Дай ему чего-нибудь пость, и пусть онъ осмотрится, пока будетъ сть. Ступай, Пипъ.

Оставшись одинъ во двор, я поспшилъ оглядть свои грубыя руки и простые сапоги. Ни то, ни другое мн не понравилось.

До сихъ поръ они не тревожили меня, но теперь я находилъ ихъ неприличными. Я тоже ршилъ спросить Джо, зачмъ онъ научилъ меня называть валетовъ хлопами. Я тоже желалъ, чтобы Джо былъ благовоспитанне, потому что тогда онъ сумлъ бы научить меня, какъ держать себя въ обществ.

Эстелла вернулась и принесла немного хлба и мяса и кружечку пива. Она поставила кружку на мостовую двора и подала мн хлбъ съ мясомъ, не глядя на меня, такъ дерзко, какъ будто я былъ провинившеюся собакой. Я чувствовалъ себя униженнымъ, оскорбленнымъ, мн было досадно, — не знаю, право, какъ назвать овладвшее мною чувство, — такъ что слезы навернулись у меня на глазахъ. Въ эту минуту двочка взглянула на меня и, казалось, была въ восхищеніи, что заставила меня заплакать. Это дало мн силу подавить слезы и тоже взглянуть на нее: она презрительно вздернула голову, точно радуясь, что оскорбила меня, и ушла.

Но когда она ушла, я посмотрлъ, нтъ ли угла, гд бы я могъ спрятаться, и, зайдя за одну изъ дверей пивоварни, приложился рукавомъ къ стн, а лбомъ уперся въ рукавъ и плакалъ. Плача, я стукался головой объ стну и рвалъ на себ волосы, — такъ горьки были мои чувства и такъ горька обида, назвать которую я бы не умлъ.

Воспитаніе сестры сдлало меня чувствительнымъ. Въ маленькомъ мірк, въ которомъ живутъ дти, кто бы ихъ не воспитывалъ, ничто такъ чутко не замчается и такъ больно не чувствуется, какъ несправедливость. Несправедливость, какую претерпваетъ ребенокъ, можетъ быть мала, но и самъ ребенокъ малъ, и его мірокъ малъ, а деревянная лошадка, на которую онъ взбирается, такъ же велика въ его глазахъ, какъ большая ирландская охотничья лошадь. Въ душ я съ младенчества боролся съ несправедливостью. Съ той поры, какъ я только началъ лепетать, сестра моя, обращавшаяся со мной капризно и жестко, была ко мн несправедлива. Я былъ глубоко убжденъ, что она не имла права такъ обижать меня только оттого, что выкормила меня «отъ руки». Я ревниво хранилъ это убжденіе, и ему приписываю я главнымъ образомъ свою застнчивость и чувствительность, а также своему душевному единочеству и беззащитности.

Въ данную минуту я успокоилъ взволнованныя чувства, выколотивъ ихъ объ стну пивоварни и вырвавъ ихъ вмст съ волосами, посл чего вытеръ лицо рукавомъ и вышелъ изъ-за двери. Хлбъ и мясо были вкусны, пиво грло и играло, и я вполн овладлъ собой, когда увидлъ приближавшуюся съ ключами въ рук Эстеллу.

Она съ торжествомъ взглянула на меня, проходя мимо, точно радовалась, что руки мои такъ грубы, а сапоги такъ толсты, и, отперевъ калитку, придержала ее рукой. Я прошелъ мимо, не глядя на нее; тогда она остановила, спросивъ:

— Отчего ты не плачешь?