Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

— Нет еще. И перестань пялиться на меня, точно ты ждешь, что я сейчас взорвусь или растаю!

— Да ты вытянись, расслабься! — Она одарила меня лукавой улыбкой. — Ты совсем чокнутый, Марти. Боишься поцеловать меня…

— Ничего я не боюсь!

Я крепко обнял ее и поцеловал, радуясь, что недавно сжевал мятные таблетки. Она коснулась языком кончика моего носа и сказала кокетливо:

— Так приятно было, Марти! — и поцеловала меня взасос. Отпрянув от меня, произнесла с улыбкой: — А мы похожи. Я тоже занимаюсь ремеслом для одиноких — имею дело с одинокими мужиками, которые, сделав дело, стремятся избавиться от меня поскорее. И полицейский такой же — никто о нем никогда не вспоминает, кроме тех кратких мгновений, когда он позарез нужен. Раньше я, зная, что ты бывший полицейский, робела перед тобой.

— Что это ты сегодня вдруг ударилась в философию?

— Иногда ты мне нравишься, даже очень. Теперь марш спать!

Я вытянулся на кровати, а Барбара помахала мне от двери.

— Защелкни за собой замок! — попросил я.

Она так и сделала, снова махнув мне на прощанье. Я распустил ремень на брюках и потушил свет. И стал ждать, размышляя, приснится ли мне снова миссис Да Коста. Потом я стал думать о Лоуренсе.

Можно было поболтать с мальчишкой о рыбалке. Однажды я взял его с собой на ночную рыбалку в отлив. Ему страшно понравилось, но, просидев всю ночь на пляже, он сильно простудился. Я даже разрешил ему глотнуть виски. Помню, я тогда поймал здоровенного окуня фунтов на шестнадцать. Пришлось побороться с ним — еле вытащил. Лоуренс был в полном восторге. Утром, перед тем как отправиться домой, я срезал с окуня мясо, а кости бросил. Мальчик мне сказал тогда: «Напрасно ты так — красивая была рыба». — «Не повезу же я в поезде шестнадцатифунтовую вонючку!» Лоуренс тогда бы кожа да кости и на вид слабак. «Но бросить ее вот так на пляже с искромсанным брюхом это же нечестно!» — захныкал он. «Нечестно? Но рыба же сдохла! И что знает рыба о том, что честно, а что нет?»

Мальчонка начал плакать и чихать, а дома Дот устроила мне выволочку за наше путешествие. Странный мальчуган — то его заботила дохлая рыба, то теперь вот жулик-мясник…

Очнувшись, я понял, что сижу в кровати, а за окном сияет солнце. Радио работало на полную громкость — начались трехчасовые новости. Тут я вспомнил о деньках ушедшей юности, когда я мог давить подушку часов двенадцать без просыпу.

Во рту у меня пересохло, желудок ныл. Я себя чувствовал не отдохнувшим, а пришибленным. День был жаркий и душный. Холодный душ немного меня взбодрил. Я побрился, дважды почистил зубы — на них точно запеклась какая-то корка — нашел чистую рубашку. Потом сжевал целый пакетик резинки.

Дьюи уже восседал за стойкой: красные опухшие глаза, вздувшиеся голубые прожилки на большом носу.

— Как самочувствие, Марти? — поинтересовался он.

— Голоден, как церковная крыса. Чего это ты так рано?

— Лоусон попросил на пару часов пораньше его сменить. Идет в картинную галерею. А тут еще эта чертова жара. Да одна горничная не пришла — позвонила, говорит, заболела.

— Это которая? Лили?

Он кивнул.

— Дьюи, какой номер вчера в лотерею выиграл?

— Так, сейчас посмотрим… Кажется, в начале была шестерка… Я играю только на однозначные… А ну да, вспомнил, выиграл 605! А ты поставил что-нибудь?

— Похоже, да. — Я пошел к себе в кабинет и нашел домашний адрес Лили.

Когда я вернулся, Дьюи мне сказал:

— Знаешь, Марти, мы с тобой ладим потому, что мы никогда не суем нос в чужие дела, так что если я что-нибудь не то начну говорить, ты мне сразу скажи! Я тебе должен заметить, ты себя странно ведешь.

— Что значит странно?

— Ты мне зубы не заговаривай. Марти. Мистер Кинг кипит просто, хотел с тобой поговорить — так он себе всю ладонь отшиб, когда стучал тебе в дверь.

— Передай мистеру Кингу, у меня, возможно, скоро появится высокая цель в жизни — раскроить его лисью харю!

Водянистые глазки Дьюи заморгали.

— Нашел другую работу?

— Нет.

— Я тебе скажу, Марти, у нас в отеле дела идут очень неплохо, я бы не советовал тебе терять такое место. Они ведь тут же наймут другого. Счастье твое, что вчера все закончилось хорошо. Да, и еще, тебе звонил доктор Дюпре — три раза за последний час. Должен сказать, он на тебя сердит.

— Слушай, пока у меня такой замечательный кореш, как ты, Дьюи, о чем мне еще беспокоиться! — бросил я, выходя на улицу.

В кафе на углу я съел два сэндвича с пастрами и выпил апельсинового сока. Мой желудок наконец-то успокоился, и я повеселел. Какой же я был осел, что не подумал раньше о снотворных таблетках. Надо было просто снять комнату в отеле на окраине, где меня никто не знает. Повешу на дверь табличку «Просьба не беспокоить». Проваляюсь там пятнадцать часов кряду — и цель достигнута.

Я себя чувствовал так хорошо, что даже посмеялся над скабрезным анекдотом официантки — она мне его рассказывала каждый день на протяжении уже многих недель — и чуть не довел ее до сердечного приступа, дав целых полдоллара на чай.