Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

Подобно другим русским писателям и философам, Киреевский считал, что любовь как познавательная категория тесно связана с любовью как категорией социологии и этики, как высшим состоянием человеческого сознания, без обретения которого самые благие социальные преобразования всегда оставались, остаются и будут оставаться малодейственными и утопичными. Поэтому, ему были близки соответствующие размышления Паскаля, подходящие для “положительной философии”, о любви как о “свойстве бесконечно более высокого порядка”. Именно она созидает внутреннюю цельность, рождает “в глубине души живое общее средоточие для всех отдельных сил разума, сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого, но достижимое для ищущего и одно достойное постигать высшую истину”. Тогда всякое “обыкновенное” мышление, не исходящее из высшего источника разумения, рассматривается как неполное и потому неверное знание, которое непригодно для выражения высшей истины, хотя может быть полезным на своем подчиненном месте, а иногда и служить необходимой ступенью для обретения более высокого знания. Следовательно, при всеобъемлющей и всепронизывающей поддержке любви сохраняется должная иерархия между верой и разумом, при которой высшее никогда не способно занять место низшего, а вся цепь основных начал естественного разума, могущих служить исходными точками для предубеждений текущей образованности и предрассудков внешнего просвещения, оказывается ниже верующего разума, обнимающего духовным зрением общие следствия тысячелетних опытов и разносторонней деятельности человека на земле. “Находясь на этой высшей степени мышления, православный верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность, и вместе относительную истинность. Но для мышления, находящегося на низшей степени, высшая непонятна и представляется неразумием. Таков закон человеческого ума вообще”.

Говоря словами Паскаля, для людей плоти и мысли, увековечивающих свою относительность и ограниченность, люди веры и любви кажутся чудаками и фантазерами, в то время как с высшей точки зрения все обстоит как раз совсем наоборот.

В.В. Розанов и Паскаль

В.В. Розанов относится к числу тех отечественных философов, чье творчество провоцировало самые противоречивые отклики. М. Горький считал его “одним из крупнейших мыслителей русских, человеком крайне оригинальных взглядов”, а В. С. Соловьев называл его Иудушкой Головлевым и одновременно признавался ему, что они являются “братьями по духу”. А.Ф. Лосев характеризовал Розанова как “по-настоящему гениального человека”, который является, тем не менее, “беспринципным декадентом” с ярко выраженными представлениями о “тусклости добродетели” и “живописности порока”, “мистическим анархистом”, глубоко понимавшим все религии, но не верившим в Бога. Столь неоднозначные выводы обусловлены субъективистско-вкусовой методологией самого автора “Уединенного” и “Опавших листьев”, пытавшегося уловить живую и моментальную антиномичность событий и явлений в его собственном меняющемся сознании и последовательно отказывавшегося от всякой обязывающей и сковывающей систематичности мышления. “Никогда не догадывался, не искал, не соображал, – писал он о себе. – Эти обыкновеннейшие способности совершенно исключены из существа. Но вдруг поражало что-нибудь. Мысль или предмет. Пораженный выпучивал глаза и смотрел на эту мысль или на этот предмет, иногда годы. В отношении к предметам и мыслям была зачарованность”.

Розанов родился в многодетной православной семье уездного чиновника из священнического рода. Рано лишившись отца, а затем и матери, он находился под опекой старшего брата и учился в классических гимназиях Костромы, Симбирска и Нижнего Новгорода, восполняя посредственное прилежание усиленным самообразованием в области естественных и гуманитарных наук. “Меня занимала мысль, – замечал он позднее, – уложить в хронологические данные все море человеческой мысли, преимущественнее, чем искусства и литературы… Вообще история наук, история ума человеческого всегда мне представлялась самым великолепным зрелищем”. Поступив на историко-филологический факультет Московского университета, Розанов слушал лекции В.О. Ключевского, Ф.М. Буслаева, Н.С. Тихонравова, В.И. Герье и очень скоро преодолел гимназический атеизм и юношеское увлечение модными “шестидесятническими” и позитивистскими идеями Д.И. Писарева и Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского и Д. Милля, Г. Бокля и К. Фохта. “Уже с 1 курса, – писал он в своей автобиографии, – я перестал быть безбожником и, не преувеличивая, скажу: Бог поселился во мне. С того времени… каковы бы ни были мои отношения к церкви (изменившиеся совершенно с 1896–1897 годов), что бы я ни делал, что бы ни говорил или писал, прямо или в особенности косвенно, я говорил и думал собственно только о Боге; так что Он занял меня всего, без какого-то остатка, в то же время как-то оставив мысль свободною и энергичною в отношении других тем”.