Блистательные годы. Гран-Канария

Мэри ничего об этом не знала. Знала только, что не может успокоиться и отдохнуть. Прошло три томительных часа, прежде чем дремота робко коснулась ее век и заставила закрыть измученные глаза. Мэри погружалась все глубже в бездну забвения. А потом увидела сон.

Никогда прежде этот сон не был таким ярким и пленительным. Начался он, как обычно, с фонтана во дворе – старого растрескавшегося фонтана, украшенного кованым лебедем, который довольно нелепо смотрелся в сухой чаше. На парапете лениво грелись зеленые ящерки, приветливо заморгавшие, когда гостья подошла поближе. Выложенная камнем дорожка сама стелилась под ноги, драконово дерево тянуло вверх свои старые огромные лапы, в воздухе разливался восхитительный аромат фрезий. Но конечно, Мэри не могла задержаться здесь. Она побежала в сад, а с гранатовых деревьев взмыли два больших белых лебедя и с трубным кличем полетели в сторону гор. Размах белых крыльев был великолепен. Мэри захлопала в ладоши и бросилась к апельсиновой роще. Затем на нее обрушилось новое чувство. Она остановилась в изумлении. Какая чудесная неожиданность! Он снова был там, в этой роще, которая во сне становилась особым местом действия. Она так часто видела его там. Но теперь он не походил на тень, черты лица не расплывались. Мэри совершенно отчетливо видела: это он. О, это оказалось правдой – в конце концов! – она не ошибалась. На сей раз он не сможет этого отрицать. Сердце перевернулось и подпрыгнуло в груди Мэри, невыразимая радость охватила ее. Она протянула руки и побежала к нему, смеясь и плача на одном дыхании.

Смеясь, и плача, и дико задыхаясь… О, как упоительно счастье – ни одна живая грудь не может вместить его! Ее сердце пело, взлетая все выше и выше. Ничто ни в жизни, ни в смерти не могло сравниться с этим мгновением экстаза.

Как великое откровение, ей наконец открылось, почему она приходит сюда. Ради него, человека, которого так давно искала. И теперь сад приобрел завершенность. Больше нет нужды страшиться одиночества, нет нужды крадучись отступать в отчаянии, кляня себя за детскую блажь. Он здесь, за гранью боли, свободный от оков иллюзии. И вся жизнь, как и было предсказано, вела ее к этой встрече.

Он не замечал Мэри, и при взгляде на его лицо к ее восторгу примешалась жалость. Она должна позвать его, чтобы эти невидящие глаза вспыхнули ответной радостью. Потянувшись к нему, она прошептала его имя. Он не услышал. Она громче повторила его имя и хотела подбежать к нему. А потом в одно стремительное мгновение новорожденный восторг умер в ее душе. Улыбка застыла на губах и угасла. Она ничего не могла понять. Не могла пошевелиться. Рванулась вперед, но ноги были скованы, а тело связано. Она боролась. Страх и надежда смешались неразделимо. Она напрягала все силы, чтобы двинуться, терзаемая агонией поражения. А потом с тихим всхлипом проснулась.

Ее глаза, затуманенные ужасом и отчаянием, открылись навстречу красочной неразберихе нового дня. Мэри уже не в саду, она здесь – в объятиях трезвой реальности, в своей спальне. Тяжело дыша, она замерла, по-прежнему ошеломленная кошмарным завершением сновидения. А потом вздрогнула. Он был так близко, так невероятно близко, как этот рокочущий прибой! И все же так далеко! С ее губ сорвался долгий вздох. Она пребывала в замешательстве, уничтоженная горечью несбывшихся надежд.

Когда вошла Росита с утренним подносом, Мэри лежала, прижав ладонь к щеке. Бодро раздернув занавески, горничная провозгласила:

– Смотрите. Сегодня очень хороший погода. И, как я обещать, мадама видеть много солнца.

Мэри молча уставилась на горничную, повторяя про себя: «Так близко, так невероятно близко, как этот рокочущий прибой!» Внезапно в ней пробудилась неясная надежда, и она спросила:

– Росита! – Ее голос звучал очень таинственно и отстраненно. – Тут есть поблизости сад, старое-старое поместье, куда на закате иногда прилетают лебеди?

Росита помешкала, округлила глаза. Затем почтительно рассмеялась, покивала, словно восхищаясь исключительно забавной шуткой.

– Пажаласта, нет, мадама. Может, Росита и странная, но она ничего не знать о таких вещах.

– Ты уверена? Совершенно уверена?

– Боже сохрани, да, мадама. – Ее смех стал громче. – Много сады, о, слава богу, много. Но не такие. Я жить тут уже двадцать лет и ни разу не видеть ни одного лебедя.

Мэри не ответила. Она слушала, что говорит Росита, но сама была далеко отсюда – безучастная, внимающая таинственному зову будущего.