Блистательные годы. Гран-Канария

Мамаша Хемингуэй стряхнула пепел на пол и сплюнула вбок остатки табачных листьев с языка. Потом повернулась, смерила Сьюзен понимающим взглядом своих глаз-бусинок и улыбнулась одними губами.

– Что-то навроде гостиницы, дорогуша. Очень простой. Постель и завтрак, всякая всячина и обслуга прилагается. Никакого шика. Чертовски простецкий честный бизнес.

Воцарилась тишина, потом Сьюзен, неожиданно глотнув висящий в каюте дым, закашлялась. Этот краткий спазм, тем не менее усиленный начавшимся слабым покачиванием корабля, вернул внимание Роберта к проблеме мерзких сигар. Он налил Сьюзен в стакан воды из графина, стоявшего на откидной полке, неловко прочистил горло и сказал с некоторой торжественностью:

– Надеюсь, мэм, мои слова не вызовут у вас недовольства. Мы христиане, я и моя сестра, миссионеры церкви единства седьмого дня из Коннектикута, и мы не приветствуем курение табака, особенно женщинами. И более того, видите ли, моя сестра не переносит запах этого зелья. Учитывая это, могу я попросить вас во имя христианского милосердия воздерживаться от курения в каюте все то время, пока мы находимся в пути?

Мамаша Хемингуэй разинула рот и воззрилась на Роберта, а потом расхохоталась. Она смеялась с каким-то тайным конвульсивным весельем, сотрясавшим ее жирное тело, словно билась в судорогах жесточайшего горя; она колыхалась, как бланманже во время землетрясения. Наконец толстуха провозгласила на своем ужасном сленге:

– Жуть как смешно. Занятно вы залепили, сеньор. Спасибо, повеселили на славу. Ни с одного комика я так не покатывалась. Ей-богу, а вы не знаете, что милосердие начинается внутри? Вот здесь. – Она похлопала по своему все еще сотрясающемуся бюсту. – Ей же богу, я приговариваю сотню сигар в месяц. Моя собственная марка «Перфекто Хемингуэй», делают специально для меня в Лас-Пальмасе. Вы бы еще попросили меня отказаться от виста. Ну уж нет, мистер, не брошу я свои сигариллы, даже если вы преподнесете мне спасение на блюдечке.

Роберт побагровел, но, прежде чем он успел ответить, вмешалась Сьюзен.

– Это бесполезно, Роберт, – сказала она брату тихо. – Оставь ее. Я справлюсь.

Мамаша Хемингуэй уловила ее слова.

– Конечно, она справится. Да это корыто еще до Санты не дотащится, а мы уж с ней станем закадычными подружками. – Она бросила на Роберта хитрый взгляд из-под нависшего лба. – А ты смазливый, мистер. Шуток только не понимаешь. Кумекай. Смейся да жирок наращивай.

Трантер хотел было что-то сказать, но, взглянув на нее, передумал. Все еще красный, он повернулся к Сьюзен и смущенно проговорил:

– Пожалуй, я пойду в свою каюту. Учти, возможно, мне придется часок поработать, прежде чем мы отправимся обедать.

Она кивнула, понимающе сжала его руку, а затем Роберт, высоко подняв голову, открыл дверь каюты и вышел.

На палубе было холодно, дул сильный ветер, приятно охлаждая разгоряченное лицо. Устье реки осталось позади, берег тонкой туманной полосой тянулся слева и позади судна. Вскоре Роберт успокоился – с его эмоциональной натурой он остывал так же быстро, как вспыхивал, – и пружинистым шагом направился к своей каюте по правому борту. Тем временем в проход с противоположной стороны вошла миссис Бэйнем. Ее высокая фигура покачивалась под ветром, щеки зарумянились. Роберт, держа в руке шляпу, отступил в сторону, чтобы пропустить незнакомку, а когда она проскользнула мимо, учтиво произнес:

– Доброе утро.

Не более чем вежливый жест, а вежливость уходит корнями в христианское милосердие.

Но эта леди даже не взглянула на него. Ее огромные мрачные глаза, казалось, были устремлены в вечность. Потом она повернула за угол и исчезла из виду, оставив у Роберта странное чувство тревоги. Тонкий аромат ее духов немедленно развеяло ветром. Роберт застыл, непривычно расстроенный этим афронтом, последовавшим так скоро за предыдущим. Потом медленно двинулся вперед. «Все дело в ветре, – сказал он себе, склонив голову. – Скорее всего, она не расслышала». Убедив себя лишь наполовину, все еще думая о ее взгляде и чувствуя себя несчастным, он вошел в каюту.

Глава 5