Блистательные годы. Гран-Канария

Судно вышло в Ирландское море, горн призвал пассажиров к обеду, и все они, исключая одного, расположились за столом, во главе которого восседал капитан. «Ореола», по сути, являлась грузовым судном – некоторые в насмешку окрестили ее банановозом, – но не для капитана Рентона. Для Питера Рентона она была кораблем – добрым, справным кораблем, – а он, следовательно, был хозяином, поддерживающим на корабле порядок. Ибо он обладал глубоким интуитивным знанием моря и тем редким чувством собственного достоинства, которое, как он твердо полагал, приходит к тому, кто его ищет. Мужчины семьи Рентон годами следовали зову моря, он знал их истории и истории других, более выдающихся мореплавателей. Он отслужил долгий срок на парусных судах и знал, насколько безжалостен Юго-Западный проход. В его библиотеке хранились книги об известных моряках, в том числе о Нельсоне, которого он боготворил. В моменты вдохновения капитан с горящими глазами рассказывал об этих великих людях в связи с островами, к берегам которых он причаливал: о Колумбе, отплывшем с Гомеры, чтобы открыть Америку для Испании; о нападении Дрейка и Хокинса на Лас-Пальмас; о Нельсоне, потерявшем руку при попытке захвата Санта-Круса; о Трубридже, с боями прокладывавшем себе путь через Пласа-де-ла-Иглесия, когда всё, кроме испанского сокровища, казалось потерянным.

Таким был этот человек, и его метод руководства заключался в следующем: править деспотичной рукой, поддерживать судно в надлежащем состоянии, соблюдать порядок во всем – включая мелочи на столе, – что он почитал необходимым для подкрепления репутации джентльмена. По его собственным словам, на столе все должно быть так: столовое белье без единого пятнышка, сияющие бокалы, начищенные до блеска приборы и свежий комнатный цветок в горшке, чтобы радовал глаз. И хотя его офицеры питались в кормовой части судна, у него была причуда, воспитанная обществом, согласно которой сам он должен был обедать с пассажирами. «Всякий капитан одинок, – говаривал он, – и это компенсация за одиночество. – И добавлял: – В определенном смысле пассажиры – мои гости».

В этот момент, с серьезным видом расправляясь с омлетом, он внимательно наблюдал за присутствующими. Справа от него сидела леди Филдинг, за ней – чопорный, прямой как палка Дэйнс-Дибдин, которого капитан про себя окрестил ослом. Далее – миссис Бэйнем. «Чертовски аппетитная дамочка, – подумал он, – но с такими лучше не связываться». Рядом с ней расположился Трантер, миссионер, – туповатый, несдержанный малый, но, кажется, искренний. Капитан вообще недолюбливал янки – его деда застрелили в Гражданскую войну во время блокады парусно-парового крейсера «Алабама». Слева сидела Сьюзен Трантер, и ее, несмотря на свое предубеждение, капитан скорее одобрил – ему нравилась странная прямота ее взгляда. Рядом с ней стоял пустой стул, и капитан хмуро посмотрел на него. Затем перевел взор на Коркорана, с которым познакомился еще на берегу – по пустячному вопросу касательно снижения платы за проезд – и который вызывал у него невольную симпатию. И наконец, как можно дальше с подветренной стороны возвышалась вульгарная туша мамаши Хемингуэй – эта особа уже путешествовала с ним раньше.

Завершив осмотр, капитан прислушался к разговору. Говорил Дибдин, вытянув вперед шею, на его длинном иссушенном лице застыло выражение ослиного любопытства.

– Капитан, что там за непонятный ящик? Благослови Господь мою душу, но это какая-то странная штуковина.

– Это фисгармония, сэр, – коротко ответил Рентон, – принадлежащая одному из пассажиров.

– Фисгармония, – непонимающе повторил Дибдин, его брови взлетели вверх. – Но разве с ними не покончено? Клянусь, я думал, что фисгармонии исчезли вместе с сеточками для волос.

Мамаша Хемингуэй бросила на него хитрый взгляд искоса:

– А вы чего, никогда не бывали на молельных бдениях? Вот уж где фисгармонии растут, как артишоки. И эта бренчалка того же поля ягода. – Она показала большим пальцем на Сьюзен. – Ее штуковина. Она плывет с братом обращать испаньолов. А он инвалид. – Выплеснув эту информацию, как каракатица яд, Хемингуэй, довольная, снова занялась своим рагу.

Наступила короткая пауза, затем миссис Бэйнем посмотрела на Сьюзен.

– Ваш брат действительно инвалид? – любезно поинтересовалась она. – А выглядит вполне здоровым животным.

Сьюзен прикусила губу и подняла на праздную дамочку раздосадованный взгляд. Ей стоило значительных и болезненных усилий не выказывать неприязнь к этому ленивому созданию, так беспардонно подтрунивавшему над ее братом.

– Мой брат, – отчеканила она, – не отличается отменным здоровьем.

Трантер рассмеялся. Его смех отличался глубоким приятным тембром, и эту особенность он не стеснялся свободно задействовать даже во время проповедей.