«Ближние люди» первых Романовых

Подарки Артамона Матвеева были частью больших приготовлений к выезду царского двора из Москвы во время осеннего Троицкого похода 19 сентября 1675 года. Выезд происходил в присутствии царского двора, посмотреть на него были приглашены иностранные послы. Но здесь произошел случай, чрезвычайно ярко характеризующий Матвеева. «Возники» какое-то время не могли тронуться от «рундука» (крыльца), и только один из находившихся рядом царских придворных мог вмешаться и быстро устранить причины промедления. Как потом подчеркивал Матвеев, «возники необученные были впряжены в карету, и не пошли от приступу, от рундука, и я, холоп ваш, в Боярех будучи, угождая вашему Государскому повелению, и чтоб не зазорно вашему Государскому стоянию чрез чин пред вами Великими Государи, и перед всеми чинами, и иноземцы, карету впрягал и не отговаривался, что сижу в Посольском приказе, и конюшня не мне приказана, как в то время возницы сказали: мы не умеем приняться, не видали как наряжают»[337].

Такое умение — броситься на выручку царю в любых обстоятельствах, и было присуще Матвееву больше, чем остальным. Но он был еще и деятелен, умея предвидеть и направлять события, а не только подчиняться их ходу.

Ярким вкладом Артамона Матвеева в придворную жизнь стало насаждение моды на иностранное, «немецкое», проявившееся в том числе и в новых театральных постановках при дворе. Сам Матвеев утверждал эти новые «немецкие» образцы в своем доме, где часто бывали как жившие в Москве иностранцы, так и члены приезжавших в столицу посольств.

Адольф Лизек описал дом Матвеева и залу, где происходили переговоры с имперскими послами: «Потолок залы был разрисован; на стенах висели изображения Святых, Немецкой Живописи; но всего любопытнее были разные часы с различным исчислением времени. Так одни показывали часы астрономического дня, начиная с полудня (какие употребляются и в Германии); на других означались часы от заката солнца, по счету Богемскому и Итальянскому; иные показывали время от восхода солнца, по счислению Вавилонскому, другие по Иудейскому, иные, наконец, начинали день с полуночи, как принято Латинской Церковью. Едва ли можно найти что-нибудь подобное в домах других Бояр. Артамон больше всех жалует иностранцев (о прочих высоких его достоинствах говорить не стану), так что Немцы, живущие в Москве, называют его своим отцом; превышает всех своих соотчичей умом и опередил их просвещением»[338].

Артамон Матвеев умел казаться своим человеком для иностранцев, но всё равно оставался «московским» боярином. Одновременно с наполнением своего дома диковинными иноземными вещами, царский придворный делал ровно то же, что и остальные «ближние люди» царя Алексея Михайловича. На первом месте у них оставалось устройство храмов в своих подмосковных владениях.

Правда, свою «подмосковную» вотчину село Манухино на реке Сетуни Матвеев выкупил 23 ноября 1672 года у стряпчего Петра Петровича и жильца Федора Петровича Пушкиных при странных обстоятельствах. Позднее, отвергая подозрения в давлении на продавцов, Матвеев ссылался на правильность записи купленной вотчины в Поместном приказе «без челобитья, с допросами». Но Пушкины принадлежали к клану политических противников Матвеева и имели прочные семейные связи со сторонниками старой веры при дворе. Вотчины рассматривались как общее достояние всего рода, и была ли сделка с «временщиком» Матвеевым в интересах братьев Пушкиных, имевших невысокие служилые чины, остается только догадываться[339].

Получив вотчину в селе Манухине, Артамон Матвеев построил там храм Спаса Нерукотворного в 1673–1676 годах. Считается, что в строительстве снова принимал участие его «зодчий» Иван Кузнечик, ранее, в 1669 году, помогавший ему в устройстве приходского храма Николы в Столпах в Москве и Измайловского собора. Кстати, отличительной особенностью всех этих храмов был изразцовый декор. Как установили исследователи, часть изразцов, заказанных Матвеевым для Покровского собора в Измайлове, была даже перевезена им в свою новую подмосковную вотчину для украшения Спасского храма на Сетуни[340].