«Ближние люди» первых Романовых

Приговор Артамону Матвееву был объявлен в Казани 11 июня 1677 года (сам указ датирован 3 мая 1677 года, но потребовалось время, чтобы дьяк Иван Горохов приехал из Москвы в отдаленную Казань). Казанский воевода Иван Богданович Милославский велел привести Артамона Матвеева вместе с сыном в съезжую избу под стрелецкой охраной («как злодеев или изменников», с обидой писал Матвеев). По царскому указу «за великия вины и неправды» у Матвеева отняли «честь мою Боярство», что означало вычеркивание его имени из списка бояр и запись «по Московскому списку»[364]. Матвееву выдали «из нажитков» отца и его «пожитченка» 1000 рублей и отправили с сыном и немногими людьми из Казани в ссылку в Пустозерск. Он еще думал оправдаться и 3 июня 1677 года написал свою первую челобитную царю Федору Алексеевичу, но в Казани она не была принята. Стряпчий Гаврила Тухачевский исполнил выданный ему наказ и вез ссыльного по рекам Каме и Вятке до Хлынова. Зимой 1677/78 года ссыльный Матвеев оставался в Яренске, а из Усть-Выми в Пустозерск тронулись в путь только 16 марта. Лишь почти через год после выезда из Казани, 9 июня 1678 года, ссыльные добрались «в место плачевное, в Пусто Озеро». Тогда-то Матвеев и смог отправить давно написанное первое послание царю, принятое только 26 июня 1678 года[365].

Показательно, кто сумел в Москве воспользоваться имуществом ссыльного Матвеева. Именно среди них и стоит поискать если не первых преследователей боярина, то надежных исполнителей, добившихся устранения «ближнего человека» царя Алексея Михайловича из окружения его сына царя Федора Алексеевича. Дворцовое ведомство продолжали возглавлять боярин Богдан Матвеевич Хитрово и его родственник окольничий Александр Севастьянович Хитрово. Последний был соседом Артамона Матвеева по подмосковной вотчине в Манухине на Сетуни, он и перевез к себе хоромы из усадьбы Матвеева. Потом Хитрово пришлось «со стыдом возвращать» соседское имущество сыну владельца манухинской усадьбы Андрею Артамоновичу Матвееву. Одно из подмосковных владений досталось боярину князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому, удаленному из Москвы на воеводство в то время, когда Матвеев был в силе. Дьяк Иван Горохов, объявлявший царский указ бывшему «канцлеру» в Казани, получил принадлежавший Матвееву двор и вотчину в Нижнем Новгороде (и по возвращении из Казани, исполнив свою службу, 25 июля стал думным дьяком). Поучаствовал в дележке матвеевского имущества и боярин Иван Максимович Языков, названный «глубоких дворских обхождений проникателем»[366].

Видя преследование Артамона Матвеева, оживились челобитчики, пытавшиеся оспорить дела о вотчинах, купленных боярином. Матвеев поступал по обычаю «сильных людей», прибирая себе лакомые куски земельной собственности. Поэтому ему и пришлось оправдываться, почему, например, он получил вотчину князя Семена Ивановича Львова, обвиненного им в составлении подложных документов и связях со Степаном Разиным. Однако все сделки с землей и приобретение дворовых людей не выходили за рамки обычного порядка и фиксировались в приказах. Бывший «канцлер» пытался остановить своих преследователей еще и напоминанием о своей «боярской чести». Обычно дела бояр, писал Артамон Матвеев в челобитных, рассматривались с участием Думы, а не так, как это произошло с ним, когда ему даже не дали оправдаться. «А я, холоп твой, — писал опальный боярин Артамон Матвеев царю Федору Алексеевичу, — кроме работ своих всегдашних к чести, к славе, к повышению имени Вашему Государскому, и к пространству государства вашего ни в чем зло не согрешил, а раззорен кроме вины»[367].

Артамон Матвеев явно чувствовал правоту своей службы царю, и с этим его преследователи ничего не могли поделать. Даже в тот тяжелый для него момент он связывал всё свое благополучие с временами царей из династии Романовых — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, отсчитывая царские пожалования от 1613 года. Опальный боярин с гордостью перечислял источники «нажитков» отца на службе в посольствах «в Цареграде и в Кизылбашах» и его самого: «А я, холоп твой, наживал вашею Государскою милостию на службах полковых, и в посылках, и в Посольских подарках, и у ваших Государских дел будучи, и собирали мы их в 67 лет, и то все без остатка без вины отнято».