«Ближние люди» первых Романовых

Николаю Спафарию «повезло»: в этот момент он исполнял дипломатическую миссию в Китай, куда был направлен Артамоном Матвеевым еще 25 февраля 1675 года (правда, при возвращении ему всё равно пришлось оправдываться, но острота дела тогда ушла). Образованный человек, выходец из Молдавии и Валахии, знаток многих языков, Николай Спафарий попал в Россию с рекомендательным письмом иерусалимского патриарха Досифея в разгар разинского движения и дал важные показания, обратив на себя внимание недавно назначенного ведать дипломатические дела Матвеева. Спафарий получил должность переводчика Посольского приказа и был участником «строения» иллюстрированных книг под руководством Матвеева в 1672–1675 годах[355]. Со временем он стал вхож в дом Матвеева, познакомил его со «звездочетством» и астрологией, вполне возможно, причудливо трансформировавшихся в обвинение Матвееву в «чернокнижничестве» и неподобающем для православного человека увлечении латынью. Правда, последнее обвинение Матвеев парировал легко: «не до ученья было в ваших государских делах», соглашаясь только с тем, что Николай Спафарий учил его сына «по Гречески и по Латине, литерами малой части», а все остальные книги, которые он «читал и строил в домишке своем», были «ради душевныя пользы, и которые Богу не противны».

Московские розыски о колдовстве напрямую отозвались в Лаишеве. Яркая сцена случившейся в двадцатых числах декабря 1676 года перемены в обращении с ним описана Матвеевым в одной из челобитных царю:

«Думной Дворянин Федор Прокофьевич Соковнин, Думной Дьяк Василий Семенов, приехали в Лаишев ночью, дай жонку, дай письма, дай животы смотреть, дай племянников, дай инока, дай иерея, дай людей».

Артамон Матвеев на всё соглашался, даже когда ему, пешему, в ущерб боярской чести, приказали идти «на съезжий двор». Рассказав об этом, Матвеев обращался к царю:

«Что, Великий Государь, сыскали, что нашли, чем обличили, какое обличение на меня, холопа твоего, привезли? Что ни привезли, то к правде моей и невинности».

С этого времени Артамон Матвеев стал подозреваемым по делу о «черных книгах».

Опального боярина окончательно вернули с дороги в Верхотурье и перевезли в Казань, где воеводой был Иван Богданович Милославский. Обращались с Матвеевым уже почти как с обвиняемым, поместили его «за крепкие приставы и караул». Какое-то время ему даже не дозволяли ходить в церковь, пока 24 марта 1677 года из Москвы в Казань не была отправлена грамота, разрешавшая Матвееву «к церкве к божественному пению ходить». По справедливому выводу Павла Владимировича Седова, «следовательно, его перестали считать колдуном». Дело по извету Давыда Берлова еще некоторое время продолжалось по инерции, но уже стало очевидно, что ни оно, ни другие челобитные о несправедливостях Матвеева не могли стать основанием для каких-либо серьезных обвинений. Поэтому было решено фактически без суда лишить Артамона Матвеева его боярского чина, людей и имущества.

Бывшего царского «ближнего человека» приговорили отправить в далекую ссылку в Пустозерск. В наказ новому пустозерскому воеводе стряпчему Гавриле Яковлевичу Тухачевскому, назначенному на службу 6 мая 1677 года, включили и распоряжение о боярине Матвееве (будущего ссыльного пока упоминали с этим высшим чином): «…боярина Артемона Сергеевича Матвеева с сыном ево Андреем и с людми ево, которые ныне с ним в Казани, и с рухлядью ево ис Казани отвесть в Пустоозерский острог».

Стряпчий Тухачевский должен был вести боярина Матвеева с сыном под охраной двадцати стрельцов из Казани «мимо Вятки водяным путем с собою вместе». По приезде в Пустозерск Артамона Матвеева и его людей следовало разместить в особых дворах, где стрелецкая стража из местных стрельцов должна была находиться в «карауле», охраняя их «днем и ночью»[356].