«Ближние люди» первых Романовых

Трудно предполагать, в какой мере Артамон Матвеев был знаком с содержанием речей Цицерона, виршами Вергилия и философией Аристотеля или Эразма Роттердамского, но их книги тоже присутствовали в его библиотеке. Гораздо увереннее можно говорить о трудах, представлявших практическое значение: «Книга разных городов лицы, подпись францужская», «Книга полатного строения, в лицах подписана италианским языком», «Книга чертежная полатам и источником каменным, на францужском языке», «Книга землемерие, на латинском языке». Всё это были издания крупного формата, «в десть», а были еще «книги вполдесть» — «огородного строения в лицах на немецком языке», «лекарского учения», «оружейного строения», и «в четверть» — семь книг грамматик (греко-латинские, латинская и голландская). Позже изданиями из матвеевской библиотеки интересовался другой известный «западник» — боярин князь Василий Васильевич Голицын, отобравший для себя 17 книг «огородного и полатного и городового строений» и так и не вернувший их обратно в библиотеку Посольского приказа. В XVIII веке книги из библиотеки Артамона Сергеевича Матвеева вошли в собрание Академии наук[361].

Описание библиотеки Артамона Сергеевича Матвеева лишний раз показывает сложившийся разрыв между первым «ближним человеком» царя Алексея Михайловича и его преследователями, жившими представлениями прошлого века. Не случайно бояре приговаривали к казни, ссылке и наказанию кнутом тех, кто подозревался в переписывании книг из матвеевской библиотеки. Найденные «заговорные письма», лечебник и гадательную псалтырь было указано сжечь на спинах провинившихся холопов[362]. Но с Артамоном Матвеевым все-таки решили поступить по-другому.

В Казань к Артамону Матвееву с царским указом «с отъятием чести его Боярства, и с точным осуждением, и весьма уже лишением всего его имения и вотчин, и заточением в ссылку в Пустоозерской острог» послали дьяка Ивана Горохова. Сын Матвеева, составивший свое «Объявление о возвращении из заточения Ближняго Боярина Артамона Сергиевича Матвеева и о кончине его», объяснил подоплеку этого распоряжения «произволом» и «выбором» неприятелей своего отца. Горохов сам еще недавно был у розыска, а потом в ссылке из-за тайной переписки с донскими казаками во время управления Матвеевым Посольским приказом. Теперь, освобожденный из ссылки, он еще более рьяно стал расправляться с виновником своих прежних бед. Когда Артамон Матвеев «начал ответ против извету давать», его попытка оправдаться была грубо пресечена посланцем Боярской думы: «Дьяк Иван Горохов крикнул: слушай! Молчи, а не говори». У Артамона Матвеева забрали грамоты царя Алексея Михайловича «и всякие посольские письма и наказы». Матвеев должен был выдать весь свой «архив», взятый из Москвы, включая «дворовыя и отчинныя и поместныя крепости», подтверждавшие земельные владения. Отдал он дьяку Ивану Горохову и «две книги рухлядишки своей» — описи имущества, оставленного в Москве, а потом, понимая свое положение опального, сам переписал в тетрадях «лучшаго пожитчишка своего», включая наследство сына, перешедшее ему от матери. Находившихся вместе с ним людей он вынужден был отпустить «по деревнишкам, а иных на волю». Горохов, «больше месячного времени будучи в Казани», сделал всё, чтобы отравить жизнь Матвееву, а потом еще демонстративно подчеркивал свое участие в конфискации его имущества. Как иронично писал Андрей Артамонович Матвеев, «с теми описными его Боярскими пожитки в Москву, яко из восточной Индии Гишпанской, з бесценным золота и сребра караваном на кораблях приплыл»[363].