«Ближние люди» первых Романовых

В начале 1639 года в царской семье случилась трагедия: умерли царевич Иван Михайлович и новорожденный царевич Василий Михайлович. Такие одновременные детские болезни и смерти наводят на мысль о какой-то эпидемии во дворце. Боярин Борис Иванович сумел сохранить жизнь царевича Алексея. Братья Морозовы по-прежнему оставались в ближнем царском кругу, тем более когда начался постепенный отход от дел боярина князя Ивана Борисовича Черкасского. Еще одним примечательным событием для карьеры братьев Морозовых стал царский поход в Вязники в декабре 1641 года. В Москве была оставлена боярская комиссия из старших «ближних людей»: бояре князь Иван Борисович Черкасский, Федор Иванович Шереметев, князь Борис Михайлович Лыков, а вместе с ними один из представителей нового поколения придворных — боярин Борис Иванович Морозов. Его брат Глеб Иванович был тогда в походе вместе с царем Михаилом Федоровичем, он участвовал в царском столе во Владимире 12 декабря 1641 года[131]. Вскоре, однако, Глеба Ивановича Морозова назначили на воеводство в отдаленный Новгород, и на этом возвышение брата Бориса Ивановича на время остановилось (служба вне Москвы не способствовала карьере придворного).

Смерть главы Боярской думы боярина князя Ивана Борисовича Черкасского в апреле 1642 года привела к перестановкам в управлении царством. Главные приказы перешли в руки боярина Федора Ивановича Шереметева (кстати, ближайшего соседа по первому кремлевскому двору Бориса Ивановича Морозова). Однако правление старейшего боярина, заседавшего в Думе почти сорок лет, с 1605 года, в силу его возраста долгим быть не могло. Царь Михаил Федорович настойчиво стремился к переменам в своем окружении.

У боярина Морозова по-прежнему не было никаких судейских должностей в московских приказах, в то время как другие аристократы — князья Репнины, Трубецкие, Черкасские, Шереметевы — получали привилегированные назначения. Особенное соперничество сложилось у боярина Морозова с новым царским фаворитом боярином князем Борисом Александровичем Репниным, происходившим из рода князей Оболенских. Князь Репнин был сыном одного из близких друзей еще боярина Федора Никитича Романова, а значит, на первых ролях в царском окружении по-прежнему оставались «ближние люди» царского отца.

Важной вехой в воспитании царевича Алексея стало достижение им совершеннолетия. Переход в новый, взрослый возраст символизировала церемония «объявления» царевича. Согласно книге царских выходов, она была приурочена к новолетию 7151-го (1642/43) года. 1 сентября царь Михаил Федорович и царевич Алексей Михайлович в совпадающих по цветам парадных царских одеждах вместе участвовали в традиционных торжествах дня «Семена-летопроводца». И с этого времени царевич Алексей начал самостоятельно представительствовать на дипломатических приемах, участвовать в церковных службах, замещая иногда отца. Он провел службы в день Богоявления 6 января 1644 года и в следующем 1645 году. Видимо, эти службы особенно полюбились царевичу, выступавшему из Кремля вместо отца «с кресты» к «ердани» на Москве-реке. Царевич Алексей (а вместе с ним и его всегда находившийся рядом воспитатель) начинал выходить из отцовской тени, символизируя общие надежды на продолжение династии Романовых[132].

Царь Михаил Федорович мог надеяться на своего сына и в других делах, как это и произошло при устройстве брака дочери, старшей сестры царевича Алексея царевны Ирины Михайловны, с датским герцогом Вальдемаром. Трудно определенно сказать, что так настойчиво заставляло царя Михаила Федоровича искать жениха для своей дочери за морем, преодолевая непреодолимое. Может быть, память о поиске иноземных невест Иваном Грозным? Ведь и с поисками невесты для самого царя Михаила Федоровича поначалу было то же. Или запомнилась история с приездом датского королевича Иоганна в Россию для свадьбы с дочерью Бориса Годунова царевной Ксенией? Царя Бориса хотя и не любили из-за всех бед, перенесенных романовским родом, но явно почитали, а многие его действия принимали за образец. Поэтому, говоря о подготовке свадьбы царевны Ирины Михайловны с представителем датской королевской семьи, вряд ли можно пройти мимо такого заметного прецедента 1600-х годов. Однако «превзойти» и быть удачливее Бориса Годунова всё равно не удалось. Снова возник нерешаемый вопрос смены веры датским герцогом Вальдемаром.