«Ближние люди» первых Романовых

«Тайный советник» царя Алексея Михайловича боярин Борис Иванович Морозов собирал разные сведения для доклада царю и принятия решений. Как говорилось, именно к нему обращался с грамоткой воевода князь Хилков. Когда в Москву от князя Ивана Хованского был прислан с грамотами бежавший от восставших митрополичий сын боярский Федор Иванов сын Негодяев, то боярин Морозов распорядился расспросить его об обстоятельствах новгородских событий. Сохранилось несколько боярских записок главе Посольского приказа думному дьяку Михаилу Волошенинову, показывающих, насколько досконально Борис Иванович Морозов умел вникнуть в проблему. Приведем текст одной из них полностью:

«Михайло Юрьевич! Роспроси Фетьку, коим обычаем митрополиту скорбь учинилася — в церкви от их удару занемог или какая над ним скорбь учинилася? Написали наугородцы в своем челобитьи, что ево бросило. Да и про столп, что им постало за зло, что стояли розбить для простору, не будет ли от того церкви порухи? И что в переговорах у наугородцов про тот столп? Роспрося подлинно, с тем же, государь, подьячим отпиши…»

В вопросах боярина Морозова содержалась отсылка к событиям, случившимся еще летом 1649 года, когда приехавший в Великий Новгород новый митрополит Никон решил «розобрать для свету» столпы соборной Софийской церкви. После чего и началось долгое противостояние горожан с митрополитом, обострившееся в дни восстания, когда на Никона приходили скопом, и даже ударили его, о чем и распорядился расспросить Федора Негодяева боярин Борис Иванович Морозов.

Другое «письмо» боярина Морозова, думному дьяку Волошенинову, формально стоявшему во главе расследования, было связано с посылкой боярину князю Ивану Никитичу Хованскому распоряжений о том, как действовать в Пскове: послать «лазутчиков» и грамоту к посаду, такую же, как раньше послали в Новгород[143]. В свою очередь, думный дьяк Михаил Волошенинов отчитывался перед боярином Борисом Ивановичем Морозовым о посылке «похвалной грамоты» князю Хованскому и указов о приведении новгородцев к присяге и выступлении войска на Псков. Боярин Морозов имел отношение и к делам, связанным с наказанием участников новгородского выступления. Он распорядился прислать царю Алексею Михайловичу «в поход» расспросные и пыточные речи восставших и привести к присяге новгородских стрельцов, принявших самое активное участие в событиях в Великом Новгороде весной 1650 года.

История новгородского выступления завершилась относительно бескровно, потому что от первоначального порыва жестоко наказать восставших в итоге отказались. Уже на подходе к Новгороду боярин князь Иван Никитич Хованский (кстати, родной племянник князя Дмитрия Михайловича Пожарского) договаривался с восставшими, чтобы его пустили в Новгород с находившимися при нем в сборе дворянами, «ста з два», с целью «розыска», а не «боя» или «казни»[144]. И в дальнейшем придерживался именно этой линии на смягчение последствий новгородского выступления, справиться с которым было важно и потому, что одновременно развивались еще более серьезные события в Пскове. 13 апреля 1650 года боярин князь Иван Никитич Хованский вошел в Новгород и провел, как обещал, «розыскание». Имена тех, кто выступил против боярина Бориса Ивановича Морозова, были названы в числе первых виновников восстания, сразу же после тех, кто начал «бунт и гиль» против митрополита и воеводы. Оказалось, что «боярским человеком» Якова Соловцова называли и «привели ево в земскую избу» «стрельцы Назарко Еремеев, Федька Ладогин, Богдашко Себеженин». Их наказали кнутом и ссылкой в недавно построенный город Карпов на Белгородской засечной черте[145]. Как видим, боярин Морозов за всеми делами не «забыл» о наказании своих обидчиков…

К 1651 году боярин Борис Иванович Морозов достиг главного в карьере любого царедворца времен Московского царства — его имя стали писать первым в боярских книгах, подтверждая первенствующее положение в Думе и ближнем царском совете. Однако устные советы и участие в обсуждении всех важных дел никак не записывались, поэтому судить о его участии в управлении государством можно не по отсутствующим «протоколам заседаний Боярской думы», а только по косвенным признакам. Историку приходится обращаться к дворцовым разрядам, хотя они составлялись с оглядкой на так называемое «удаление» Бориса Ивановича Морозова из царского окружения в 1648 году. Но бывает так, что сведения буквально «прорываются» в документах, фиксируя прежнюю, никуда не исчезнувшую «силу» боярина. Подобные оговорки источников очень важны и позволяют оценить настоящее участие боярина Морозова в делах.

Показательный пример влияния боярина Морозова связан с делом известного «европейского авантюриста» Тимошки Анкудинова, выдававшего себя за родственника царя Василия Шуйского[146].