Через несколько лет сын позабыл всё. Как – то возвращаясь из института, где он, так много слыша об отце, привык гордиться им, боготворить его, Этторе кинулся на шею великому, неподражаемому артисту. Карло Брешиани изумленно и брезгливо отвел его рукой… Тот был весь в пыли от дороги и в копоти от локомотива… Больше сын уж не порывался к нему. Старик не знал, как тот ночью проникал в его спальню и, испуганный, бежал оттуда, а то его мука еще бы усилилась. Холодное, скучное детство! Теперь Карло Брешиани готов был плакать. Он сам не понимал, что с ним, но этот молчаливый, внимательный мальчик, большие и пристальные глаза которого неотступно следовали за отцем, вдруг стал ему и близок и дорог. Нельзя было любить отца вблизи, он поклонялся ему издали… Боже мой, Боже мой, если бы вернуть всё это. Как он, Карло Брешиани, столько раз изображавший лучшие чувства на сцене, мог оставаться в действительности им чуждым? Или может именно потому они и казались слишком пошлы для жизни? И не только пошлы, но и бледны. Сцена сгущает жизнь – приподымает ее. Тут и искренность гримирована… Да, именно потому, что «столько раз» – их и не хватило для семьи… Проклятая слава, отвратительное дело! Но все ведь таковы? Нет, это было его личным характером, особенностью… Если бы вернуть всё это… Вернуть!
Карло Брешиани остановился.
Незаметно для себя, он поднялся на Позилиппо.
Над ним вверху простирали зеленые зонтики картинные красивые пинии. Вниз падал скат, в пышной зелени, точно курившейся лунным светом… Таинственно и недвижно лежала бездна залива, и за ним весь белый, стройный, несравненный террасами подымался Неаполь. Везувия не видно. В осиянной дали красным пятном вспыхивал его кратер…
– Да, если бы можно было вернуть!
Глубоко ложатся в детскую душу впечатления первых лет. Каждая мелочь в это время вносит черточку в характер. Если бы Карло Брешиани пришел теперь к сыну, – всё равно они почувствовали бы себя чужими… В чем только он не обвинял Этторе, не зная его. Эта ночь, эти воспоминания помогли старику лучше понять молодую душу… Интриги, намеки на отца, сравнения с ним. Да причем же здесь Этторе? Непрошеные поклонники, усердные не по разуму критики, а может быть и оскорбленные когда – нибудь им, гордым Брешиани, молчавшие долго и теперь отплачивавшие ему за невнимание, пренебрежение… Нет, разумеется, не сын его повинен в этом. Старик слишком хорошо его видел сегодня и понял… Довольно вражды и зависти. Пора кончить это.
Какое – то белое крыло мелькнуло в заливе. Еще раз. Определилось и осталось на нем, точно родившееся из лунного света. Карло всмотрелся, – к берегу издали под парусом плыла лодка…
XLI
Молодой артист всё это время был в лихорадке ожидания.
Ему ненадолго вскружил голову громадный успех в Неаполе. Он понимал: в искусстве еще более, чем в жизни останавливаться на месте нельзя, надо идти вперед и вперед, иначе тебя отодвинут, и трудно будет завоевать старое место. Еще никогда он так много не работал – и больше всего, когда другим казалось, что он ничего не делает. В этом отношении все художники одинаковы. Когда писатель берется за перо, музыкант за смычек, живописец за кисть, артист выступает на сцене – главное уж сделано ранее. Наслоились известные впечатления, в стройную гармонию пришли мысли, образы расположились в цельные и реальные картины. Кажущийся непосвященному труд является только работою переписчика, передающего начисто то, что вчерне давно уж сложилось и готово.
Этторе Брешиани вставал рано. Он любил солнце, когда оно в розовом тумане величаво подымалось за горами Неаполитанского залива. Сидя у окна, над оживотворявшеюся морскою гладью, любуясь суетою пробудившегося города, ловя тысячи нарождающихся звуков, Этторе тоньше и яснее чувствовал. Этим утренним часам он был обязан лучшими моментами артистического торжества, настоящими победами художника, завоевывающего толпу, сначала ее изумляя, потом умиляя до глубины души. Так и сегодня. Он только что набросал несколько слов сестре Эмилии, прося ее рассказать матери его тайну, и, придвинув кресло к широко открытому простору Божьего мира, смотрел, как солнце щедро сыпало золото и розы на бесчисленные кровли большого города…